Путь Черной молнии
Шрифт:
Итого: 38 человек подлежат аресту и будут отконвоированы в трюм баржи. В том числе по списку зачитали фамилии трех женщин.
Возмущения и громкие возгласы раздались повсюду:
– Это все ложь! Нас обговорили, мы не враги Советской власти. Мы будем жаловаться - это произвол.
– Разберемся, наши органы просто так не проводят аресты, всех невиновных мы отпустим,- ответил лейтенант.
В зал вошли прибывшие с баржи вооруженные бойцы с собаками и принялись тщательно обыскивать арестованных людей. Тут же среди НКВД-эшников сновали: председатель, активисты
Теперь арестованные понимали, что означало экстренное "собрание", все было заранее согласовано с органами, и правление до последней минуты скрывало от жителей деревни о готовящейся операции НКВД. Написавшие доносы обвиняли мужчин в различных видах преступления: в воровстве колхозного скота, в уничтожении мини-заводов по производству пихтового масла и подготовке терактов в виде взрывов на лесопильных участках.
Но многие обвинялись в участии в заговоре против Соввласти и не совсем понимали трагичность своего положения, ведь в основном им грозила 1 категория - расстрел, и только счастливчикам, возможно, удастся попасть под 2 категорию.
Видимо слух об аресте просочился и взбудоражил население деревни. Женщины с ребятишками и старики подходили к управлению, но встреченные вооруженными военными, остановились. Кто-то побойчее из стариков, спросил:
– Что такое происходит, почему наших сыновей арестовали?
– Не велено объяснять, государственное это дело,- буркнул сержант и, взяв в обе руки винтовку, преградил путь старикам.
Люди возмутились и угрожающе надвинулись на солдат.
Тогда сержант скомандовал:
– Отделение, три шага назад! Товьсь!
Солдаты подняли стволы, направив их в грудь возмущенных людей. Видимо услышав шум на улице, в открывшуюся дверь на крыльцо вышел капитан, он осмотрел собравшуюся толпу и громко сказал:
– Не волнуйтесь граждане, отпустят ваших мужиков. По области идет общая проверка, что напрасно глотки рвете?
– В связи с чем, проверка?
– А вы разве не слышали, что в Новосибирске и Томске раскрыта сеть опасных организаций, политическая сторона вопроса такова: мятежники пытались свергнуть существующую власть, но вовремя наши доблестные органы раскрыли заговор. Так что не обессудьте, проверять будем всех, даже женщин, и не нужно бояться тем людям, кто поддерживает Советскую власть. Пусть страшатся белогвардейская нечисть да кулацкое отродье, а колхозники нам не враги.
– Коли так, то конечно,- соглашались старики, - а когда отпустят наших?
– Как прибудем в Томск, после проверки сразу же отпустим.
– А еду им можно передать, вещи там какие?
– Ничего не нужно, их покормят, и обратный путь домой оплатит государство. Граждане, расходитесь по домам, не толпитесь здесь.
Перед тем, как прозвучала команда выводить арестованных на улицу, Илья обратился к Романову:
– Сергей, не позорь меня, прикажи снять наручники. Люди на улице что подумают: офицера Рабоче-Крестьянской армии под конвоем, да еще закованным ведут под арест.
– Ты сбежишь, а за тебя потом отвечай, нет уж, оставайся в наручниках.
– Сергей, тебе самому-то не совестно? Неужели наше землячество и общение не оставили в тебе хорошего следа,- пытался надавить на чувства Илья, и подойдя близко, тихо сказал,- ты же понимаешь, что я буду вынужден дать показания следователю: с кем, когда, о чем? Я могу промолчать о наших с тобой разговорах, а могу и не промолчать...
Романов злобно зыркунул на Михеева и тихо сказал:
– Не докажешь.
– Когда пытать начнут, не то еще скажу.
Романов о чем-то задумался и кивнул сержанту:
– Освободи ему руки, но глаз с него не спускай, - затем поманил его пальцем и, отведя в сторону на ухо прошептал, - Григорьев, нужно так сделать, чтобы арестованный Михеев попытался бежать. Не сейчас, разумеется, а на барже, когда ночью пойдем вниз по реке. Ты понял меня?
– Сергей Михайлович, что-нибудь придумаю, не доплывет эта "контра" до Томска.
Романов утвердительно кивнул и сделал громкое заявление:
– Слушайте мою команду: арестованным во время конвоирования все разговоры запрещены, идти строго по двое, руки держать за спиной. Шаг влево, шаг вправо будет расцениваться, как попытку к бегству, конвой стреляет без предупреждения. Выходим по одному на улицу.
Возле дома управления всем приказали построиться в два ряда. Михеев Илья оказался между Петром и Матвеем Коростылевыми, сзади пристроился Миша.
Негромким голосом, не шевеля губами, Илья тихо сказал:
– Петро, Матвей, как только отплывем от берега метров на тридцать, начнем раскачивать лодку. Прыгаем и плывем в сторону "Черной" (приток Оби) речки. Ждите моего сигнала, я кашляну три раза. Миша, ты с нами?
Коростылев шепотом ответил:
– Вы бегите, меня отпустят.
Оглянувшись, Илья укоризненно посмотрел на Мишу, и тяжело вздохнув, безмолвно кивнул. Родственники, каждый для себя определились, как им поступить в дальнейшем.
Не особенно люди поверили словам капитана, что задержанных скоро отпустят, кто-то из женщин успел сбегать домой и собрать наспех вещи, еду, но конвойные близко не подпускали, тем более начальство строго запретило передачи. В толпе нет-нет раздавались всхлипы и плачь, нервно вели себя старики, вставляя гневные, крепкие словечки. Ребятишки, встревоженные состоянием матерей, плакали в голос.
Раздалась команда о начале движения колонны: тридцать пять мужчин и три женщины, прощаясь взглядами с родными, побрели к берегу Оби к лодкам для отправки на баржу. Пока вели арестованных,
председатель колхоза Паршин, и несколько колхозных активистов с лейтенантом и солдатами, произвели обыск в отмеченных домах. Что толку было возмущаться людям, когда заранее под документами стояла подпись прокурора. В сопроводительных документах на каждого подозреваемого присутствует ордер на обыск и арест.
Офицеры НКВД наметили сделать несколько рейсов туда и обратно в трех лодках. Один работник НКВД расположился на носу, а двое на корме, пятерых арестованных размещали между ними.