Путь эльдар: Омнибус
Шрифт:
Затем он ощутил эту кровь на своей коже. Ему показалось, будто экзарх выжег в его плоти огненное клеймо, в мозгу ярко вспыхнула боль. Эта боль превратилась в гнев, который закипел в глубине его души. Гнев повлек за собой затаенные разочарования и унижения, о которых Корландриль старался забыть, пробуждая эти преданные забвению чувства.
Корландриль содрогался, а его боевая маска вырывалась из глубин его души. Кровь грохотала в ушах, порез в ладони резко саднил. В воздухе потрескивала энергия жизни, по коже словно мурашки ползали. Это походило на какое-то отталкивающее появление на свет: воинский дух Корландриля
Голос Кенайната пробился сквозь обуревающие Корландриля чувства.
— Мир нарушен, согласие уступает место раздору, остается только война.
Корландриль начал ритуал надевания доспехов, выполняя этап за этапом не задумываясь. Словно он шел к полыхающему костру и собирался пройти сквозь огонь. Успокоившись усилием воли, он сосредоточился на мантре экзарха.
— А теперь мы облачаемся в одеяние кровавого Кхаина-воина.
Корландриль не мог сдержать своего возбуждения. Наступила минута, которой он страшился и которой страстно желал со времени завершения обучения. На какое-то мгновение он устыдился своей кровожадности, но чувство раскаяния вскоре исчезло, пока он продолжал надевать доспехи.
— В железную кожу Кхаина мы облекаемся для битвы, пока внутри полыхает огонь.
Как никогда раньше, Корландриль ощущал доспехи частью себя. Он не просто влезал в свою броню, он становился собой. Он не столько надевал на себя фрагменты доспехов, сколько отбрасывал притязания на цивилизованность, которыми обычно прикрывал свой гнев.
— Дух Кхаина, в котором мы черпаем свою решимость, крепнет внутри нас.
От руны на его лбу повеяло теперь ледяной стужей. Стылая волна покатилась по всему телу и чуть не сковала сердце. Своими леденящими пальцами она отмела его угрызения совести и жалость, подавила сострадание и чувство вины.
— Война надвигается на нас, и мы должны нести ее тяжкое бремя на своих плечах.
Конечно же, железная кожа Кхаина! Корландриль почувствовал себя сильным, сильнее, чем когда-либо прежде. Он поиграл мускулами рук, грудными мышцами, доспехи сжимались вокруг него бодрящими жесткими объятиями.
— Мы стоим перед Кхаином, уверенные в своем призвании, свободные от сомнений и страха.
Сердце Корландриля отбивало барабанную дробь — бесконечную, воинственную, ведущую вперед. Сжав кулаки, он почувствовал силу в своих руках. Это здорово — быть таким могучим, наполненным жизнью.
— Мы не убегаем от смерти, мы идем в тени Кхаина, гордые и бесстрашные.
Доспехи, продолжая подгонку, скрипели. По мере того, как они срастались, Корландриль чувствовал, как доспехи соединяются с ним, наполняя его душу своей. Услышав, как кто-то часто и тяжело дышит, он с трудом догадался, что это его дыхание. Закрыв глаза, он увидел, как огненноглазый призрак его гнева кружится вокруг него и окутывает так же уверенно и надежно, как бронированные доспехи.
— Мы наносим удар из мрака, быстро, как скорпион, смертоносным прикосновением.
Корландриль ощутил пустоту в руках и страстно возжелал почувствовать в своих пальцах меч и пистолет. В предвкушении он сжимал и разжимал руки в перчатках.
— Смотри не глазами, но выпусти гнев, пусть дар Кхаина ведет тебя.
Темнота шлема окутала Корландриля, и он застыл в пространстве и времени. Вселенная замерла, задержав дыхание.
Что-то возникло в его правой руке, и он нежно сжал это. Острые лезвия, застрекотав, ожили на мгновенье и тут же застыли. С легким щелчком что-то присоединилось к передающему шнуру на его левой руке, и она сжала рукоятку пистолета. С нее свисала руна Тирианны, его собственное маленькое украшение.
Затем его путеводный камень скользнул на свое место на его груди, охраняя его дух от проклятия. Это — его последняя броня, его истинная защита против того, чем он становился, существа, которым он хотел стать.
Тьма была и внутри него, и снаружи, огненные глаза пристально смотрели прямо из его головы. Он с самого начала знал эту призрачную фигуру, против которой сражался, но только сейчас по-настоящему разглядел ее. Он бился с самим собой. Он напрягал все силы в борьбе с порывами и желаниями, которые еще оставались в его душе. Он так отчаянно старался подавить свой гнев, но боролся он по неведению.
Тьмы не стало — за исключением того, что глаза Корландриля были еще закрыты. Он открыл их и взглянул на мир свежим взглядом сквозь ярко-красные линзы своего шлема.
Пригнувшись, он сделал шаг вперед и непринужденно принял боевую стойку. Он больше не был существом из плоти и крови, смертным, полным фальши и грубых страстей. Он — воин, часть Кроваворукого бога, аспект Каэла Менша Кхаина.
Корландриля больше не было.
На его месте стоял Жалящий Скорпион Храма Смертельной Тени.
Главная галерея боевого корабля представляла собой огромный зал со сводами из реброобразных конструкций, которые разделялись на высокие, узкие дверные проемы, ведущие в боковые помещения. Вспышки энергии плясали вдоль сердцевины из призрачной кости, которая сливалась со скрытыми психоцепями за переливающимися сине-зелеными стенами. Сводчатые помещения корабля звенели от топота ботинок, лязга клинков, рассекающих воздух, и время от времени взрыва или вспышки лазерного огня в ходе проверки оружия. Воины из десятков аспектных храмов Алайтока упражнялись в своих ритуалах в отдельных залах, которые ответвлялись от главного магистрального прохода, звучащие под высокими потолками мантры экзархов сплетались в полифоническую симфонию войны.
Корландриль стоял в шеренге с остальными воинами Смертельной Тени и слышал только голос Кенайната и стук своего сердца.
Аватар — на борту. Кроваворукий бог расхаживал среди них. Корландриль ощущал его присутствие всеми чувствами, его сердце колотилось быстрее, каждое движение наполнялось особой энергией. Его разум сосредоточился на одной-единственной цели: уничтожить орков, разграблявших Эйленилиеш.
Мысли о сражении наполняли его предвкушением. Несмотря на то, что воинские ритуалы давали ему возможность вывести гнев за рамки повседневной жизни, именно во время войны он сможет избавиться от него. Предстоящее кровопролитие, внутреннее противоречие жизни и смерти, волновало Корландриля. Это обещало даже большее упоение и удовлетворение, чем завершение скульптуры или кульминация грез, хотя его воспоминания об этих предыдущих победах были весьма смутными.