Путь эльдар: Омнибус
Шрифт:
(— Галларди, Клайд, принесите пару поршневых захватов, — сказала Мерлок. Ее голос, который никогда не был особенно силен, боролся с резким ветром на крыше башни, но в нем все же было достаточно стали, чтобы пресечь споры. — Токуин знает, что у нас находка, но ему нужно провести какое-то богослужение внизу, прежде чем он сможет подняться и посмотреть на эту штуку. Мы начнем сами.
— Мэм, Джанн полагает, что там внутри определенно техника, — сказал Круссман, — и я согласен с ней. Смотрите, тот длинный изгиб имеет очертания капота над двигателем, и если под него заглянуть, то там будут, я уверен, механизмы.
— Я думаю, вы правы, — сказала Мерлок. Мимо прошли Клайд,
Это было то, что хотел услышать Круссман, и они с Сабилой даже аплодировали, когда захваты установили рядом с той вещью, что они нашли, вещью, похожей на длинный радужный наконечник стрелы, которая выглядела такой тяжелой, а на подъем оказалась столь легкой, со странными приборами управления и поручнями. Никто из них не обсуждал в открытую яркие, похожие на самоцветы кристаллы, вделанные в ее гладкие изгибы: большинство бригад, обслуживающих трубопровод в глубокой пустыне, разделяли одни и те же негласные суеверия о том, что нельзя торжествовать над добычей, пока не подписаны призовые документы. Но Джанн поймала себя на том, что изучает их, пересчитывает и размышляет о тех штуках, которые, как она теперь была уверена, были контейнерами для груза. Когда Клайд отогнал остальных и взялся за рычаги управления, металлические руки распрямились с шипением поршней и трехпалые захваты медленно разместились над крышками вместилищ…)
Джанн не хотела больше думать об этом. Не хотела видеть снов, не хотела вспоминать. Разве не ее сновидение начало весь этот раздор? Ей снилось восстание (хотя в этом и не было смысла), ей снилась война между ними всеми (но это ли в действительности случилось?), снилось кровопролитие, которое свершилось из-за того, что она рассказала о своих снах, пророчество и исполнение его в одном замкнутом, сияющем круге, подобном кромке полной белой луны. Но она никому не рассказывала. И не она увидела эту вещь, загнанную ветрами под трубопровод. Кто увидел ее первым? Они проверяли, выдержали ли новые крепления на пилоне 171 сверхскоростные ветра вчерашней песчаной бури, и дрон Токуина заметил нечто, что не смог идентифицировать по своим каталогам изображений. Они пошли охотиться за этой штукой. Но Мерлок не пошла с ними. И разве не Мерлок была той, кто охотится?
Мысль о ее спутнице на миг вернула сознание Джанн обратно. Мерлок все еще бормотала себе под нос.
— О, мы бежали вместе, а призраки пели в водопадах — ты помнишь? И раздоры, когда вражда затаилась между мной и моей черновласой любовью, и ты всегда была спокойным голосом. Ты позвала меня, когда появилось горящее железо в… в дыму… и ты была звездой, по которой мой… мой посох, моя охота, мои друзья…
Та хриплая, гортанная нота вновь прокрадывалась в голос Мерлок, как охотящаяся кошка, незаметно пробирающаяся сквозь чащу, но в то же время она запиналась, искала слова, как будто каждая тропка мыслей вела ее в темноту. Это было вдвойне неправильно. Мерлок была начальницей станции, отдающей приказы, она должна была быть тверда. Мерлок была единым целым со своим домом, быстрой, как ноги, бегущие в дикой ночи, уверенной, как удар охотничьего копья или пике сокола. Она должна быть тверда, без всяких колебаний, прячущихся за выражением ее лица.
Джанн все еще пыталась понять, что значит эта мысль, когда взглянула вверх и увидела фигуру, наблюдающую за ними. Она держалась в свете, падающем в лестничный колодец с жилого яруса, и там, где свет попадал на нее, она как будто осыпалась перекрещивающимися искрами и нитями. Существо сделало полшага к ним, словно в танце, и вся его кожа растрескалась, задрожала и задвигалась, сияя разными цветами. На мгновение представление прекратилось; существо согнуло изящную ногу, чуть-чуть приподняло голову и лениво кувыркнулось назад в темноту.
Джанн стояла, тяжело дыша, ее голова звенела, как задетая струна, но мыслей не было. Сердце готово было забиться сильнее при виде этого создания, но кости хотели похолодеть от страха. Мерлок все еще мешком висела на ее руке, бормоча, и из кузни донесся взрыв смеха и скрежещущий, отдающийся эхом грохот.
Джанн сдвинулась с места. Она забыла о том, чтоб поддерживать Мерлок, просто потащила женщину в неуклюжем полубеге среди извивающихся, хихикающих теней. Мерлок запнулась у подножия лестницы, но помогла себе, опираясь на копье, и смогла удержать темп. Взбираясь вверх, Джанн бросила взгляд через плечо и увидела, как ее начальница тяжело дышит в двух ступенях позади, наклонившись вперед для бега так сильно, что согнулась почти вдвое. Фуражка Мерлок давно потерялась, а коса растрепалась, так что черные пряди свисали на лицо, и Джанн резко развернулась, чтобы снова смотреть на ступени, радуясь, что не увидела
(я даже не могу вспомнить ее настоящее)
лицо Мерлок в более ярком освещении лестничного колодца. Ни один из разумов, буйствующих в ее голове, не мог предсказать, что они увидели бы без милосердного полумрака затемненных нижних этажей.
Свет становился ярче по мере того, как они преодолели крутой поворот и вскарабкались по второму пролету. Дуговой светильник над дверью в жилой ярус был поврежден — у Мерлок так и не дошли руки, чтобы заставить Токуина найти время для его починки — и поэтому они вошли в разгромленное общежитие, наполненное мигающим светом и плачем.
Плачущий голос принадлежал Клайду, и, всматриваясь сквозь мерцание и мигание света, падающего сверху, Джанн смогла его разглядеть. Он сгорбился в гнезде из спутанных штор и постельных принадлежностей, выдранных из отделений спального отсека и теперь забивавших собой проход. Посреди всего этого Клайд стоял на коленях, наклонившись к одному из сорванных карнизов для штор и приложив одну руку к лицу. Это была столь классическая поза скорби, что выглядела неестественной, как будто Клайд был центральной фигурой в одной из ярко освещенных «живых картин», которые актеры изображали перед храмами в ночи священных праздников.
При этом образе разрозненные мысли Джанн словно зацепились друг за друга и задвигались в согласии. Озарение было столь же мимолетным, как яркий лунный луч, копьем пронзивший облака, но столь же сильным. Она стряхнула со своей руки Мерлок и побежала по проходу настолько быстро, что как будто парила над мусором и обломками, и упала на колени у ног Клайда.
— Клайд? Клайд, это я, — хотя если бы ее спросили, кто это — «я», она бы ответила с трудом. — Клайд, все в порядке. Тебе не надо горевать. Мы не… не такие. Мы не… — Это казалось таким ясным в тот сияющий, залитый лунным светом момент, но сейчас она едва подыскивала слова. — Мы не те, кто мы есть, Клайд. Я думаю, что поняла. Я видела нас во сне, как… — и голос застрял в ее горле, потому что она хотела сказать «нас самих» и хотела сказать «других», и оба этих слова были верны — и ни одно из них не было верным.