Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата
Шрифт:
Алексей по приказу министра сел на небольшой кожаный диванчик и принялся размышлять. Мужик-то он был вообще башковитый — через год вполне мог в мастера выйти, но тут задача была иного плана. Про попугаев в портках он упоминать, конечно, не собирался. Он думал, что министерство обучает попугаев, чтобы ругались, когда мужика без портков увидят. Еще слегка подумав, он решил, что вряд ли. К сожалению, мало кто из простого трудового люда в этом времени умел «абстрагироваться» — этому приходилось учить, ломая привычные стереотипы:
Посему пришлось этому Макоедову пригрозить дополнительным наказанием, создать стимул, чтобы мужик не брякнул первое, что придет на ум. К счастью для себя, Алексей вспомнил самое начало беседы: гадить у соседской калитки, вежественность, божий страх. Что-то хотел министр услыхать иное...
— Ну что, мой друг, — спросил Иннокентий Михайлович минут десять спустя, — пришло что-нибудь на ум?
— Умишко! — вздохнул Алексей. — Хоть топите, хоть вешайте, господин министер, но в голову ничего, окромя десяти библейских заповедей, не лезет!
— Вот и прекрасно! — обрадовался министр. — По крайней мере что-то осмысленное сказал. Но ты хотя бы приблизительно понимаешь, что означает слово «культура»?
Собеседник вздохнул:
— Мудреное слово, а чего значит? Погодьте, перед Дворцом Чудес этих культур немерено!
— То скульптуры, — кротко поправил министр, — давай-ка мы вот как, дружок, поступим. Я попытаюсь тебе объяснить, если ты поймешь — то мы с тобой сработаемся. Если нет, отбываешь свои сутки — и катись к женке. Договорились?
Алексей кивнул. Иннокентий Михайлович напрягся, попытался мыслить на уровне человека, сидящего перед ним. Затем вспомнил серию книг Юрия Никитина, закупленную в Москве двадцать первого века, в которой Вещий Олег пытался двигать понятиями этой самой культуры не в пример раньше. У пещерника получалось это с трудом, но все-таки получалось. Но там закон жанра обязывал, а тут...
— Слушай, Лексей, — по-братски обратился он к мужику, — среди нас понятие культуры толкуют такими словами, что без пол-литры не разберешься. Я попытаюсь объяснить попроще. Ты знаешь, что отличает человека от зверя?
— Скажете тоже! — разобиделся Макоедов. — Ни один зверь город построить не додумается, хотя хату каждый себе сам строит... а ласточки? А! Вот! Церковь ни один косолапый еще не додумался построить!
Симонов вздохнул. Это было «почти», но не совсем. Он подбодрил собеседника:
— Правильно. Религия — это одна из составляющих культуры. Я тебе расскажу, как определял культуру один мудрец... он давно жил...
Министр подумал, что Никитин на него не обидится. Ведь для этого мужика что триста годков до, что триста после — один хрен. Небытие. Особая форма.
— Часто культуру путают с цивилизацией! — вдохновенно начал он, но Макоедов, услыхав еще один непонятный термин, пригорюнился. — Если взять одиноко стоящее дерево, а рядом поставить кучу всякого зверья из Библии, кому в голову придет первому свалить это дерево? — навскидку задал он вопрос.
— Человеку, конечно! — довольно ответил Алексей. — Бобер, правда, тоже могет. Но ежели посреди чиста поля, то только человек.
— Чище не бывает! — поспешно согласился министр. — Только дерево... его же голыми руками не свалишь.
Макоедов приосанился, словно всю жизнь посещал занятия в школе для дебилов. «Сейчас слюну пустит!» — с ужасом подумал Иннокентий Михайлович.
— Так ведь для этого дела топор придуман! — сообщил Алексей.
— Ну вот! Топор — это один из признаков цивилизации, — облегченно выдохнул министр. — А скажи, у тебя дома есть топор, а к тебе вломился пьяный сосед. Перепутал дома: твой и свой. Как ты поступишь?
— Ежели бодаться зачнет — в рыло съезжу, — с удовольствием ответил Алексей, — да через забор и перекину.
— А кто тебе мешает топором по морде ему съездить? — тихонько спросил Иннокентий Михайлович.
Довольная физиономия сразу поникла.
— Дык ведь, господин министер, разве можно? Это ведь сосед. За это и на каторгу недолго...
— А если обухом по затылку, аккуратно? — допытывался настырный Симонов.
— Да что вы! Это ведь сосед!За что его топором бить, ему кулака мово хватит за глаза!
Иннокентий Михайлович подошел к столу и налил себе из графина воды. Выпил. Предложил Макоедову. Тот шмыгал носом и обиженно сопел. Министр подошел к нему и сел на стул напротив.
— Так вот, друг Алексей, культура — это то, что мешает тебе соседа, когда он, обмишулясь, попал к тебе домой, зарубить топором. И просто размахивать этим топором направо-налево. Это то, что сдерживает человека, когда он может натворить глупостей. Но и не только это. Если один хозяин выходит по нужде в нужной чулан за домом, а другой справляет нужду у самого крыльца, то у кого из них уровень культуры выше?
— Понял! — внезапно воскликнул прозревший Алексей. — У меня калитка покосилась — я ее поправил, а Тимоха так и ходит вторую весну. Это значит, что у меня больше этой самой культуры, так?
— Так! — протянул ему руку Симонов. — Значит, не все еще потеряно, скромный ты мой. Есть еще порох в пороховницах. Ты уж извини, Алексей Кузьмич, пришлось нам с тобой попотеть маленько — но дело того стоило, поверь мне.
Макоедов настороженно смотрел на министра. Ему до сих пор было не ясно: на кой хрен сдался столь почтенному учреждению обычный скорняк? Все эти речи про культуру и благочестие, к чему все это ведет?
— Господин министер, — нерешительно начал он, но Симонов не дал ему завершить.