Путь к Имени, или Мальвина-Евфросиния
Шрифт:
— А в чем права Дарья Титовна и в чем Анатолий Василич? — вдруг вернулась Нюта к началу разговора. — Вы сперва сказали, что они оба и правы и не правы.
— Анатолий Васильевич прав в том, что, пока общество в целом не воспримет идею возрождения, сделать ничего нельзя. А Дарья Титовна — в том, что для благоприятного исхода надо действовать, хотя и не так, как она себе представляет.
— Илария Павловна... — помолчав, снова заговорила девочка. — Скажите, а вот конкретно один человек... скажем, я сама — могу я сделать что-нибудь для того, чтобы все пошло хорошо?
— Еще бы! Представь себе больной организм, зараженный какой-то страшной
— Тетя Лара!.. — тихонько окликнул сзади незаметно подкравшийся Толик. — Я того... Можно вас на минуточку?
Она повернулась к Толику, но он переминался с ноги на ногу и ничего не говорил. Тогда Нюта, чуть усмехнувшись, вышла из кухни, прихватив с собой кастрюльку манной каши, варившейся во время этого философского разговора.
— Ты что, Толик?
— Я вот чего... Может, ей, Анюточке, вредно так долго разговаривать? Я хотел сказать — так серьезно?..
Надо же, подумала Илария Павловна. Вот она, любовь. На что уж Толик не отличался особой сметливостью, а тут сразу сообразил то, о чем сама она не подумала. Чересчур увлеклась беседой — ведь до сих пор не с кем было поговорить об этом всерьез. А девочка, конечно, еще не в том состоянии, чтобы справляться с эмоциональными перегрузками.
— Ты прав, Толик. Но зато Нюта больше не будет думать о смерти. Она осознала, сколь многое зависит сейчас от каждого человека, который понял главное.
— Что понял? — немного испугался Толик, для которого главным, безусловно, являлась его любовь к этой беленькой Снегурочке.
— Быть иль не быть, — непонятно ответила Илария Павловна.
30
Несмотря на то что Светке только исполнилось пятнадцать, ее трудный возраст как будто прошел. Во-первых, она перестала спорить по пустякам, во-вторых, называла теперь Игоря Сергеевича папочкой. А самое главное — проводила мысленную демаркационную линию не между собой и родителями, а между ними тремя и выпадающими на их долю трудностями. Мамина гипертония, загруженность самого Игоря Сергеевича, не дающаяся Светке геометрия, исподволь подкрадывающийся вопрос будущего поступления в институт — все это теперь не разъединяло, а объединяло семью. А начался данный процесс, конечно же, с того дня, когда какая-то ненормальная пыталась убить Игоря Сергеевича по пути из роддома. Он так и не понял, за какое такое преступление. Светка рассказала ему, что недавно встретила эту бандитку в детской поликлинике, и та была с чудесным сыночком. Неужели он столько лет оставался виноватым лишь потому, что когда-то сказал ей «девочка», хотя под сердцем у нее был мальчик?
Во всяком случае, вопрос исчерпал себя — эта мамаша даже проявила заботу о его дочери, наставляя Светку, как жить. И от этой ее своеобразной доброты пошла, как чувствовал Игорь Сергеевич, цепная реакция: Светка словно вдруг повзрослела и стала вести себя иначе, а от этого расцвел сам Игорь Сергеевич. В какой-то связи с этим он изжил в себе и давний комплекс работы в роддоме: якобы он, мужчина, не может нормально существовать среди исключительно женских проблем, ломающих его мужскую психологию. Все эти пятнадцать лет, с тех пор как у него родилась Светка, Игорь Сергеевич переживал, что дома и на работе он в женском царстве. Теперь же с него как будто спали некие оковы: оказалось, из
— Что будем делать? — спрашивал теперь Игорь Сергеевич беременную пациентку.
— Я на аборт, — отвечала незамужняя или беспечная, или слишком молодая, но всегда обманутая женщина. Этот обман заключался в незнании того, что когда-нибудь она горько пожалеет свое загубленное дитя. Все потом изменится, мир сместит свои параметры, и изо всех бед на первый план выйдет главная: нет ребенка. Ни того, отправленного когда-то под нож, ни другого, потому что первый аборт зачастую оставляет женщину бесплодной. Словно последующие дети, обидевшись за отвергнутого братишку или сестренку, уже не хотят изначально назначенных им родителей...
— А сердце бьется, — говорил в таких случаях Игорь Сергеевич. — Бьется его сердечко, растет... Как знать, может быть, и чувства уже есть? Вот мы с вами сейчас говорим, а он понимает... Если б мог, попросил бы за себя: мама, не убивай!..
В других случаях на аборт шли все понимающие, замученные жизнью женщины, у которых уже был ребенок, а то и два. Они представляли, на что идут, соглашаясь оборвать новую цветную ниточку, завязавшуюся от их плоти и крови. Они страдали, но приносили себя и внутриутробного малыша в жертву уже родившимся детям — ведь одному достанется больше внимания, чем двум, а двум больше, чем трем. Не говоря о материальных ценностях, жилищном пространстве и прочем.
— У вас уже двое? — как бы невзначай интересовался Игорь Сергеевич. — А младший старшему не мешает?
— Как это? — удивлялась мама.
— Ну, ведь одному больше всего достанется: отдельная комната, два апельсина вместо одного, два костюмчика, две игрушки. Все в двойном размере.
— Но у меня же двое детей! Я вообще не понимаю, о чем вы говорите!
— У вас их практически трое. Но вы решили устранить последнего, чтобы двум старшим вольготней жилось. Однако если так рассуждать, то и второй может оказаться лишним...
Бывало, что пациентка боялась рожать, потому что не надеялась на здорового ребенка. И в этом случае Игорь Сергеевич давал ей очень простой, но чрезвычайно действенный и важный совет. Всем известно, что структура организма закладывается на самых ранних стадиях, и от внутриутробной зависит потрясающе много.
— Знаете что? Устройте сейчас своему ребенку беспрерывный сеанс любветерапии. Представьте себе, как он там, маленький, борется за свою жизнь, стремится стать здоровым. Поддержите его! Сейчас все чувства ребенка целиком зависят от ваших: убедите его, что он желанный, любимый... Это обязательно скажется на его здоровье!
— Так просто? — удивлялась беременная, до сих пор размышлявшая над выбором — аборт или оплата дорогущего, но ничего не гарантирующего лечения.
— Все великое просто.
Таким образом Игорь Сергеевич отдувался за своих безответственных собратьев — мужей, женихов, любовников, не сказавших вовремя своего веского слова. Или сказавших все наоборот. Женщина, как известно, чувствует намного тоньше своего ребродателя, но этой тонкости предназначено опираться на нечто существующее «весомо, грубо, зримо». На мужское начало.