Путь к перевалу
Шрифт:
Саша прибавил шагу.
— Постой! Куда заторопился? — Наташа догнала его и взяла под руку. Но он по-прежнему шел молча, глядя прямо перед собой.
— Саша, — она старалась заглянуть ему в лицо, — а о чем вы так долго говорили сегодня с новенькой?
— Да просто так. Попросила конспекты переписать. И разговорились. О Юрии Дмитриевиче, о Бенецианове…
— И зачем тебе надо было ввязываться в эту историю с Камбалой? Попилил бы он нас с Алкой, и дело с концом. А теперь вот… Все-таки, он профессор.
— Так, по-твоему, профессору все, что угодно, можно говорить?
— А, может, он и прав?
— Ты не веришь, что На Белтауше есть сиениты? Да я сам их…
— Верю, верю! — перебила Наташа. — Но нельзя же так. Пойми ты наконец! Здесь не тайга…
— Ну и что же! Выходит, лишь в тайге можно быть честным?
— Ты уж вообще!
— Что вообще?
— Ладно, вон автобус подходит. Бежим скорее! — Она пустилась вперед и прыгнула на подножку.
Саша остался на месте.
— Чего ж ты?
— Я же вообще…
— Саша! — Но дверь уже захлопнулась, и автобус тронулся.
Саша зашагал прямиком к реке. В лицо ему дохнул холодный ветер. Тяжелые тучи закрыли почти все небо, река отливала свинцом. А он шагал и шагал по полю, стараясь заглушить нарастающую в душе тревогу.
Нет, что ни говори, а не такой стала Наташа. Он заметил это сразу, как только приехал сюда. Только и разговоров теперь у нее: кино да танцы, прически да моды. Даже косы собирается обрезать. И друзей подобрала себе… Разве такой она была на реке Злых Духов!
Саша замедлил шаги. На реке Злых Духов… А может быть, он тогда просто не знал ее? Но ведь она писала такие письма в Урбек и после на Урал…
В общежитие он пришел поздно, уставший, голодный, расстроенный. В комнате был только Иван — сидел за столом и усердно решал задачи.
— Саша?.. Наконец-то! А я тут сижу-сижу, и — ни с места. Никак не могу разобраться в последней лекции. Давай вместе.
— Постой, Ваня, дай что-нибудь перекусить:
— А ты что, в столовке не был?
— Нет.
— Где же тебя столько носило?
Саша промолчал.
— Понятно. — Иван усмехнулся и с шумом захлопнул книгу. — В тумбочке хлеб и колбаса. — Он сдвинул в сторону тетрадь и, взяв папиросу, пошел в коридор. Но Саша задержал его:
— Кури здесь. Чего там…
Иван пересел на кровать.
— Что же будем делать с математикой? — медленно проговорил он, затягиваясь папиросой.
— Не знаю, Ваня. Может, сходить нам с тобой в деканат?
— А кто нас станет слушать?..
— Но почему же? Ты староста, в армии служил. Я тоже все-таки член бюро.
— Это не имеет значения, Саша.
— Так пусть сами придут, послушают. Увидят, что это за лекции! А не увидят, так мы…
— Мало тебе, что сегодня с Бенециановым схватился…
— Ты еще Камбалу будешь защищать?
— Защищать его я не собираюсь. Но и тебе выскакивать было незачем. Он свое дело знает. Зажирел, правда, на профессорских хлебах. Вот и шпарит по лекциям десятилетней давности.
— Так и те по учебнику составлены!
— А, может, учебник составлен по его лекциям? Ты учебник-то читал, а того не заметил, что в предисловии автор ссылается и на Бенецианова.
— Где? — удивился Саша.
— Ты ешь, ешь. Потом посмотришь. Есть такая ссылка, сам видел. И потом… Сейчас он, конечно, старик. Но раньше, говорят, был сила! Сколько у него книг написано! К тому же он декан. Об этом забыл? Ну, пойдем в деканат. А Бенецианов спросит: «Кто это лекциями не доволен? Степанов? Знаем такого!»… Нет, Саша, тут надо умнее действовать. Я думаю так. Соберем комсомольское собрание группы. Ты поговори с Беленьким. Примем решение, и с этим решением — в деканат. А, может быть, и в ректорат. Как ты на это смотришь?
— Конечно, это вернее…
В это время дверь широко распахнулась и в ней показался третий жилец комнаты — Борис Силкин. Борис учился на втором курсе, и потому ко всем первокурсникам, не исключая Ивана, который был гораздо старше его, относился с подчеркнутым снисхождением.
— Здорово, салажата! — бросил он с порога. — Опять за книгами? В академики, что ли, метите?
Он шумно разделся, прошел по комнате, пошарил у себя в тумбочке и, наконец, небрежно подсел к столу.
— Ба! За математикой сидят! Вот чудаки! Меня хоть, что ли, спросили бы, что зубрить. На первом курсе учат английский да историю партии. Остальное — только в сессию. И то не математику! Знаете, как Цой принимает экзамены? Нет? Послушайте. Приходишь к нему: так и так, мол, здравствуйте, товарищ Цой, вот я две недели сидел над вашим предметом. Он смотрит на тебя и говорит: «Кажецца, вы у меня посесали». Ты, само собой, говоришь: «Посещал, товарищ Цой. пи одного занятия не пропустил!» И все! Получай четверку — и вылетай. Так что о математике не беспокойтесь! Цой мужик безвредный. С кристаллографией тоже просто. Тут надо заранее подобрать у лаборанта модель. Ну и, само собой, разобрать ее перед экзаменом. А потом незаметно подменить. Разве Семен Алексеевич запомнит, что кому дает? Да и попробуй докажи, что модель не та. Верно? — Он со смехом откинулся на спинку стула.
— Ну и как, помогла тебе эта методика? — спросил Иван.
— Порядочек! В последнюю сессию — одни четверочки. И стипа со мной.
— А знания как же? — сказал Саша.
— Знания? Эх вы, салажата! Соображать надо. Не все, что нам дают, потребуется геологу, кое-что и просто для «университетского образования».
— Но ведь кристаллография как раз и необходима геологу, — возразил Иван.
— Это само собой.
— Так помоги нам разобраться, что это за стереографическая проекция кристалла?
— Стереографическая проекция? Как бы это вам проще объяснить… Ну, это, скажем, такая проекция, которая… из которой… В общем, это сложная штука, ребята. Вы еще не поймете…
— Ну, ладно, — согласился Иван, — потом как-нибудь объяснишь. А сейчас вот что скажи. Неужели вся ваша группа пользовалась этими «методами»?
Силкин вздохнул:
— Ну нет! Это же уметь надо. И, главное, не теряться в любой обстановке. Те, у кого нервы не в порядке, готовы лучше день и ночь зубрить. Но это уж, по-моему, не геологи.