Путь к перевалу
Шрифт:
Иван толкнул Сашу в бок:
— Пойдем, поможем!
Они спрыгнули на землю.
— Что же вы так долго спите?
— Да мы не проспали! Вот ни столечко! — ответила Таня, показывая кончик пальца.
— Ладно-ладно, давай рюкзак и бежим скорее! Петр Ильич покажет вам «нисколечко».
Саша снял рюкзак с Люсиных плеч:
— Ну, а ты зачем едешь, после болезни?
— Я? — Люся посмотрела ему в глаза. — Но ты, кажется, тоже…
Рюкзаки девушек полетели через борт, а следом и сами они буквально взлетели на машину, подхваченные руками нескольких ребят.
На этот раз Стенин сам зашел к Воронову, чтобы продолжить разговор, начатый несколько дней назад. Неожиданно заведующий кафедрой минералогии поднял вопрос, котбрый давно уже волновал и Стенина.
— Юрий Дмитриевич! — начал он. — Если послушать вас, может сложиться впечатление, что на факультете у нас вообще полный застой научной мысли. А ведь это не так. Я уже не говорю о Леониде Ивановиче, труды которого имеют мировую известность. А возьмите Ростова. Его рекомендации позволили открыть уникальные месторождения. А старик Егоров! На его работах держится все водоснабжение города. И немало таких… Недавно и у нас на кафедре начало развиваться новое и, я бы сказал, весьма перспективное направление. Может, вы не в курсе дела, но мы считаем, что в определенные этапы развития Земли весь ее животный и растительный мир в силу каких-то причин общепланетарного или даже космического характера претерпевал одновременные, хотя, возможно, и не очень резкие, изменения. Естественно, что если бы нам удалось отмечать эти изменения па ископаемых объектах, то геология получила бы надежное орудие для определения возраста и синхронизации любых отложений. Наконец, и у вас на кафедре…
— Не в этом дело, Алексей Константинович! — заметил Воронов. — Да, мы добились кое-каких результатов. И факультет в целом не стоит на месте. Но речь не об этом! И не об одном нашем факультете. Вся геологическая наука подходит… как бы точнее выразиться, к кризису, что ли…
— Вот-вот! Но что вы понимаете под кризисом?
— Я исхожу из того, что в развитии всех наук можно наметить три основных этапа: первый — сбор, накопление и систематизация фактов; второй — создание частных гипотез, которые как-то объясняют тот или иной факт и держатся в науке до тех пор, пока новые факты не входят в противоречие с ними, тогда, естественно, гипотезы видоизменяются или отбрасываются целиком; и третий — выработка строгой научной теории, которая вскрывает всю сущность вещей и явлений и в состоянии не только связать и объяснить все известные факты, но и предсказать то, что еще неизвестно науке на сегодняшний день. Нередко этому третьему этапу предшествует какое-нибудь крупное радикальное открытие, которое и создает своего рода кризис в науке, заставляя переоценивать истины, ранее казавшиеся незыблемыми. В математике это было открытие дифференционального и интегрального исчисления, в физике — строения атома, в химии — периодического закона и теории химической связи. Ничего подобного пока нет в геологии. Она до сих пор находится на уровне создания частных гипотез, большинство из которых строится чисто умозрительным путем.
Стенин раскрыл портсигар и долго раскуривал папиросу, видимо, собираясь с мыслями. Наконец он сказал:
— Ваши рассуждения в общем-то, пожалуй, верны. Однако нельзя все-таки сбрасывать со счета специфики геологии, как науки. А эта специфика накладывает отпечаток и на характер ее развития. И прежде всего, специфичен сам объект наших исследований. Земной шар или, по крайней мере, вся его поверхностная часть — вот тот объект, с которым имеет дело геология! Попробуй-ка создать единую теорию всех процессов, совершающихся в его недрах! Но, допустим, возможна такая теория. А достаточны ли наши знания для того, чтобы уже сейчас решать эту гигантскую задачу? И потом, в подавляющем большинстве тех открытий, о которых вы говорили, главная заслуга принадлежит эксперименту. А каковы возможности для этого у геологии? Вы сами знаете, что до сих пор мы углубились в недра земли максимум на пять-семь километров. Тектонические движения земной коры дают нам возможность заглянуть еще километров на десять-пятнадцать. И это все! Но ведь это всего-навсего три десятых процента земного радиуса. Как же нам экспериментировать? Не рано ли ставить вопрос так, как ставите его вы?
— Я предвидел такие возражения, Алексей Константинович, — сказал Воронов, — и постараюсь на них ответить. Вы спрашиваете, возможно ли создание единой теории геологических процессов? Согласитесь, что это равнозначно вопросу, находятся ли процессы, происходящие в земных недрах, в причинной взаимосвязи и взаимозависимости. Но ведь ответ здесь очевиден: конечно, все процессы, происходящие в недрах земли, начиная с движения материков и кончая образованием месторождений полезных ископаемых, тесно связаны между собой и подчинены общим закономерностям. И вот я считаю, что необходима строгая научная теория, которая с исчерпывающей полнотой вскрыла бы именно эти общие закономерности. Это и должно стать главной задачей современной геологии. Безусловно, она сложна. Но общие закономерности могут и должны быть выявлены! Тогда не придется почти вслепую, опираясь лишь на так называемые «поисковые признаки», отыскивать месторождения полезных ископаемых. Больше того, тогда наука сможет наконец предсказывать и такие грозные явления, как землетрясения, извержения вулканов и тому подобное. Так что вопрос о создании единой теории геологических процессов назрел давно, и решать его нужно уже сегодня… Далее, вы спрашиваете, достаточно ли у нас для этого знаний. Конечно, пока недостаточно. Но накапливаем ли мы эти знания? Нет! Мы копим факты. А не знания. И в этом главный порок так называемой «классической» геологии. Иногда приходится слышать, что наша наука не доросла еще до решения таких проблем, которые охватывали бы всю совокупность геологических процессов. Так не геология, Алексей Константинович, а наши научные кадры в большинстве своем недостаточно подготовлены для того, чтобы взяться за это дело. При той системе рабюты со студентами и молодыми научными работниками, какая существует на нашем факультете, мы еще долго будем ощущать эту неподготовленность. Сейчас не может быть ученого-геолога без серьезных знаний физики и математики, как не может быть и геологической науки, оторванной от этих и целого ряда других наук. И наконец о методах познания геологических процессов. Вы говорите, геология не располагает достаточными экспериментальными возможностями. Да, я согласен с вами, что бурение даже на глубину в двадцать километров пока еще неразрешимая проблема. Я скажу больше. Если бы мы смогли бурить такие и даже еще большие скважины, — это все равно не решило бы задачи. Но что это значит? Это значит, что нужно искать другие пути изучения земной коры и всей Земли в целом. Ведь физики тоже не видели атома. Не держали в руках электрона или протона. Химики не препарировали молекулярные сооружения. И наш коллега Федоров, создавая теорию пространственных групп, не имел возможности любоваться решетками кристаллов. И тем не менее строение атома известно. Молекулы химических соединений создаются теперь прямо по заказу.
— Да, но геология все-таки наука о Земле. Наука, выросшая из полевых исследований и оставшаяся учением о полевых исследованиях. Готовим-то мы с вами геологов-полевиков, и главная задача геологии — поиск полезных ископаемых. Не будь этого, исчезла бы сама основа развития геологических знаний.
— Я ни в коем случае не против полевых исследований, хотя и не склонен так суживать задачи геологии. Но и в полевых исследованиях пора шире использовать богатейший арсенал современной физики.
— Тогда вся геология попросту превратится в геофизику, — заметил Стенин.
— Ничего подобного! Геофизика — в том смысле, в каком она существует на нашем факультете, — лишь один из методов геологических исследований, а не самостоятельная наука. Геология, безусловно, будет все больше и больше опираться на этот метод. Но этого недостаточно. Для решения своих задач она должна привлекать новейшие достижения и физики, и химии, и математики, и многих других наук, чего не делает «классическая» геология. Я не против геологии, как науки, я против этой вот «чистой», или как там еще, геологии.
Воронов откинул со лба упавшую прядь волос. Стенин бросил недокуренную папиросу.
— Н-да, теперь я понимаю, почему Бенецианов и иже с ним так ратуют против вас. Ведь дай вам волю, вы всех засадите за парту.
— Без этого сейчас нельзя, Алексей Константинович. И я буду убедительно настаивать, может быть, даже в печати, на перестройке всей системы преподавания в геологических вузах, на предоставлении студентам настоящих физико-математических знаний. А в первую очередь этот пробел нужно восполнить нам, ученым, преподавателям.
— Вы представляете, что значит переучиваться в пятьдесят пять — шестьдесят лет?
— Для ученого это обязанность в любом возрасте.
— Но ведь ученый — не абстракция. Это прежде всего человек, и что по плечу молодым и даже таким, как мы с вами, не всегда возможно для людей преклонного возраста. Тем более, что они отдали жизнь определенному направлению в науке.
— И все-таки начало должны положить учителя. Иначе не смогут они по-новому учить своих учеников.
— Однако не все понимают это.
— Ерунда! Понимают все. Но в том-то и дело, что мало только понимать, нужно заставить себя сломать весь привычный уклад работы и сесть, как вы сказали, за парту. И это, конечно, не всем по вкусу. Поэтому, честно говоря, главные свои надежды я возлагаю все-таки на молодежь. — Воронов с минуту помолчал и добавил: — Ну, и на среднее, так сказать, звено, вроде нас с вами.
Стенин улыбнулся:
— Это чувствуется. Хотя бы по тому, с каким жаром вы стараетесь обратить меня в свою веру.
— И с каким же успехом? — улыбнулся и Воронов.