Путь к силе и здоровью
Шрифт:
Посетив Ниагарские водопады, я вернулся назад в Англию, где должен был выступить в пасхальный понедельник в Кантербери-Мюзик-Голль, а еще раньше выполнить контракт, заключенный на неделю в Манчестере.
Находясь снова в Англии и имея перед собой длинный список ангажементов, а также предстоящую борьбу с английским чемпионом Александром Мунро, а может быть, еще и реванш с Мадрали, для меня было ясно, что мои противники потребуют от меня борьбы согласно правилам «Catch-as-catch-can». Поэтому с моей стороны было весьма благоразумно познакомиться получше с этого рода борьбой.
Я решил поэтому бороться на состязаниях и в моих публичных выступлениях только этой борьбой, главным же образом еще и потому, что не могло быть никаких сомнений в том, что именно этот вид борьбы пользуется особенной популярностью у английской публики.
Прошло несколько месяцев, прежде чем были заключены все условия относительно моей встречи с Мунро. За этот промежуток времени я выполнил мои условия с Мюзик-Голлями, и наконец, 28 октября 1905 года сошелся с шотландским чемпионом на футбольной площадке «Hasgow-Rangers» в Геброкс-Парке
Георг Гаккеншмидт во время борьбы
Сильный дождь, шедший в течение всего времени борьбы, немного затруднял мои движения и препятствовал мне в большей степени, чем моему противнику, так как почти все время я, а не он, вел наступление. Мунро первый был принужден перейти в партер; вскоре затем, обороняясь, он должен был сделать мост Я повернул его приемом ноги, но ему удалось высвободиться; равным образом, ему удалось вывернуться от двух половинных Нельсонов. Да, ему удалось даже, минут через пятнадцать, настолько высвободиться из моих тисков, что он сам перешел в наступление. Он, вообще, показал себя несомненно чрезвычайно сильным человеком и лег, только через 40 мин. 22 сек., пойманный половинным Нельсоном.
После десятиминутного перерыва началась наша вторая схватка. Шотландец снова обнаружил великолепную защитительную тактику и раз или два переходил даже в наступление. В конце концов, мне снова удалось захватить хороший половинный Нельсон и я положил Мунро на спину в 11 мин. 11 сек.
Мои выступления в «Варьете» — театрах вместе с небольшим отдыхом, наняли меня в течение следующих шести месяцев. После этого я дал свое согласие на новый матч с турком Мадрали, а именно для того, чтобы показать Антонио Пьерри, Ахмеду Мадрали и английской публике, что моя первая победа не была делом случая, как уверял Пьерри. Второй матч должен был вестись по правилам «Catch-as-catch-can». В этой борьбе он был, как говорили, почти непобедим. Я и сам мало надеялся на успех с моей стороны и вследствие этого тщательно тренировался в доме старого Джека Громлей в «Shepherds Bush». В целях тренирования я боролся с целым рядом довольно-таки порядочных борцов, как Джек Смит, Геннер Мойр, Джек Громлей, Джон Строне, Гес Ренарт в с констеблями городской полиции Баррет и Гемфрес. С ними вместе я отправился в Уертине, на морском берегу, и там закончил свое тренирование.
Я думаю, здесь не будет лишним упомянут об одной части моих ежедневных упражнений, во-первых, потому, что само упражнение это представляет интерес, как довольно трудное, а во-вторых и потому, что, мне кажется, оно с успехом должно быть принято в программу предварительной подготовка каждого борца. Я становился на колени, при чем мне клали на спину мешок с цементом, весом в 600 фунтов; сделав это, на мешок влезал еще сам старый Джек Громлей, так что, в общем, на мне покоилось до 900 фунтов. Смею вас уверить, это не шуточная вещь.
В виду этого, не трудно понять, что я чувствовал себя сильным и здоровым, когда я вторично встретился с Мадрали в лондонской Олимпии.
Вследствие того, что эта борьба произошла при сильнейшем возбуждении и имела своим следствием ожесточеннейшие споры в прессе, мои читатели поинтересуются познакомиться с отчетом, помещенным в «Manchester Guardian» по этому поводу.
«Гаккеншмидт и Мадрали в сопровождении своих секундантов и друзей рано появились в своих уборных. Мадрали, как говорили, был удивительно в форме, но относительно Гаккеншмидта среди журналистов носился слух, что он болен, что у него не в порядке желудок. Говорилось еще, что его стараются: привести в годное состояние посредством алкоголя, так как де он болен и его лихорадит. Кое-что из этого и на самом деле было верно: русский артист был просто в сильно возбужденном состоянии. Ставки, которые раньше клались на Гаккеншмидта, теперь обратились в сторону турка; картина получилась подобная той, какая происходит в день больших скачек, когда проносится известие, что фаворит простудился. В величайшем напряжении, прежде всего вследствие этих слухов, толпа ожидала с нетерпением появления обоих борцов. Было уже почти 91/2 часов, когда оркестр заиграл с большим воодушевлением песню «See the conquering hero comes.» («Смотри, вот идет победоносный герой»). Среди лиц, стоявших на сцене вокруг места, огороженного для борьбы, вдруг произошло движение: появился Мадрали. Вся публика, как один человек, вскрикнула. Турок шел по сцене подобно привидению в наших снах. Он выглядел исполином, бесстрастным и был бледный, как полотно; черный халат покрывал его с ног до головы. Он направился к своему месту в углу, как автомат, и в изнеможении опустился на стоявший там стул. Лишь только смолкли приветственные крики в честь Мадрали, как на сцене появился Гаккеншмидт в сером пальто. Несмотря на свои чудесно сложенные плечи, он выглядел в сравнении с чудовищной громадой своего противника маленьким. Его лицо — открытое и молодое, как всегда носило на себе выражение страдания: оно было бледное, серое и в складках; губы его дрожали, а глаза с беспокойством окидывали море зрителей, в то время, как приветствия публики поднимались к огромным сводам залы.
При возгласе «время» и при мертвой тишине, среди которой короткий сухой кашель звучал как выстрел из ружья, турок и русский, как тигры, бросились на ковер. В этот момент к Гаккеншмидту вернулись и жизнь, и уверенность, и его кажущееся нездоровье оказалось ни чем иным, как только лихорадочным возбуждением. Теперь единственным старанием Гаккеншмидта было ограничить время борьбы по возможности немногими секундами, так как Мадрали был весьма опытен в борьбе «Catch-as-catch-can» и при условии только, чтобы ему было дано время, он умел всячески утомить и доводить до крайнего напряжения последней силы своего противника. После нескольких быстрых, как молния, захватов, которые всегда предшествуют при каждой борьбе, русский ринулся на Мадрали и схватил его за затылок, нагнув к низу его голову. Но Мадрали обхватил руками туловище Гаккеншмидта и начал крутить и рвать его, пока почти не согнул своего противника в дугу. Гаккеншмидт сделал сперва яростное нападение, схватил Мадрали за горло, приемом близко подходящим к удушению. Мадрали при этом выпустил его и стал, показывая в то же время пантомимой арбитру, в чем было дело. В следующий момент противники снова ринулись друг на друга и вот тут то Мадрали совершил свою первую ошибку. Он пустил в ход свой любимый прием-внезапный прыжок с целью сделать захват ноги. Но Гаккеншмидт был настороже; он отскочил на шаг — но не более — назад; рука Мадрали беспомощно рассекла воздух, и размах руки этого тщетного выпада заставил его потерять равновесие. Его правая рука поднялась вверх, чтобы вернуть утерянный баланс; в этот момент русский с быстротой молнии наскочил, схватил Мадрали за эту руку и начал крутить его вокруг. Как мешок полетел на землю турок, Гаккеншмидт бросился на него и начал с силою, против которой не устоял бы ни один человек, катить его на спину. Произошла яростная борьба, два-три беспомощных толчка, и плечи Мадрали гладко и ровно покрыли ковер. Время: 1 минута 34 секунды. Мадрали поднялся, отряхнулся и шатаясь направился в свой угол, тогда как Гаккеншмидт, бледный, как полотно, но все улыбающийся, приветствуемый громом рукоплесканий, отправился на 15-ти минутный перерыв в свою уборную.
Мадрали остался сидеть на сцене и вытирал своё тело полотенцем.
При начале второй схватки русский борец был уже любимым фаворитом. Но на этот раз бой отличался большей горячностью. Два раза бросался Мадрали вниз, чтобы сделать свой любимый захват ноги, и дважды ему удавалось это сделать, на этот раз он действовал быстрее, чем прежде. Но Гаккеншмидту оба раза удавалось высвободиться. А затем кости борцов затрещали в яростной борьбе в партере. Мадрали был наверху. Он стоял на коленях сзади русского, обхватив своими жилистыми руками его спину. Гаккеншмидт ползал на четвереньках, в то время как Мадрали, не останавливаясь, мял его — процесс весьма болезненный, который уже не одного борца приводил в состояние отчаяния и временной потери сознания. Это продолжалась минуту, а затем у русского выступили на спине капли пота; его белая кожа блестела при свете электрических ламп: черты его лица болезненно искривились. А турок все еще обрабатывал своего противника. Полагая, что он его уже достаточно ослабил. Мадрали сделал внезапный захват щиколки. Этот прием не удался и вот Мадрали надавил коленом бедро своего противника. Это не было вполне корректно и г-н Деннине тотчас же запретил ему это. Теперь Гаккеншмидт ждал своего удобного случая, который пришел с поразительной быстротой. В то время, как Мадрали пробовал сделать половинный Нельсон с правой руки русского, последний сделал захват ручного сустава левой руки своего противника и в то же время сделал ножной ключ, напряг могучие мускулы своих плеч почти до того, что они готовы были лопнуть и одним размахом прямо невероятной силы бросил своего противника через плечи прямо на ковер. Толпа чуть не сходила с ума от возбуждения. «Он держит его», раздавались крики. И он в самом деле держал его. Полный силы, яростный, с крепко сомкнутыми зубами, Гаккеншмидт налег всем своим весом на турка. То было величайшее напряжение, которое ему когда-либо приходилось делать. Еще один момент Мадрали сопротивлялся, а затем со вздохом он в изнеможении ослабил свои мускулы и г-н Деннине хлопал Гаккеншмидта по спине в знак того, что он выиграл всемирный чемпионат и что турок побежден. «Время: 4 минуты», выкрикнул г-н Мансель, который следил за временем, и публика подобно выпущенному через плотину потоку, с ревом понеслась на арену».
С этого времени, в известных кругах стало обыкновением называть Мадрали борцом, которому дали слишком высокую цену. Никогда не было совершено большей, худшей ошибки. Мадрали был чрезвычайно опасным противником, один из сильнейших, если не самый сильный, из тех, с кем мне приходилось встретиться. Немного беспечный, пожалуй, как борец, но если он уж схватывал кого-либо своими крепкими пальцами — а я то уж знаю, что это значит, то дело было в большинстве случаев уже готово. Том Дженкинс, очень сильный человек и весьма хороший борец, но Мадрали его, буквально, раздавил. Мудро, один из самых сильных людей на свете и прежде всего очень опытный в борьбе «Catch-as-catch-can», а между Мадрали тем обошелся с ним, как будто бы он был в борьбе новичком.
После этого я предпринял большое турне, в течение которого я посетил почти все большие города Соединенных Штатов.
В августе 1907 года у меня снова началось мое недомогание в колене, но на этот раз вода собралась в самой надколенной чашке, которая приподнялась вследствие этого на 1/4 дюйма. В согласия с советом врачей я стал носить всегда бандаж и находил совершенно невозможным производить какие-либо мало-мальски серьезные упражнения в борьбе. Даже непродолжительный бег причинял мне такую боль, что я мог исполнить мои ангажементы в бегании только с величайшим трудом.