Путь королей
Шрифт:
– Откуда тебе известно мое имя? – прошептал он.
– А тебе?
– Оно… мое. Мне дали его родители. Не знаю.
– Ну, так и я не знаю. – Она кивнула, словно одержала победу в серьезном споре.
– Ладно, – сказал он. – Но почему ты называешь меня по имени?!
– Потому что это вежливо. А ты не-веж-ли-вый.
– Спрены не знают, что это такое!
– Ну вот, – сказала она, тыкая в него пальчиком. – Невежливый.
Каладин моргнул. Что ж, он далеко от родных краев, ступает по чужеземному камню и ест чужеземную еду. Может быть, обитающие здесь
– Так почему ты перестал бороться? – спросила она, спорхнув на его ноги и глядя снизу вверх. Каладин не почувствовал ее веса.
– Я не могу бороться, – тихо проговорил он.
– Раньше мог.
Парень закрыл глаза и уткнулся лбом в прутья клетки:
– Я так устал…
Он не имел в виду физическое изнеможение, хотя восемь месяцев на объедках почти лишили его силы, приобретенной за время войны. Каладин просто чувствовал… усталость. Даже когда удавалось выспаться. Даже в те редкие дни, когда он не был голоден, не мерз и не приходил в себя после побоев. Он так устал…
– Ты и раньше уставал.
– Дух, я потерпел поражение. – Каладин плотно зажмурился. – Зачем ты меня так мучишь?
Они все мертвы. Кенн и Даллет, а до них – Таккс и Такерс. И Тьен. И до Тьена – кровь на его руках и тело девочки с бледной кожей…
Рабы поблизости забормотали, решив, похоже, что товарищ по несчастью сошел с ума. Кто угодно мог привлечь внимание спрена, но всем с детства было известно, что общаться с ними бессмысленно. Может, он и впрямь обезумел? Стоило этого желать – в безумии можно спрятаться от боли. Но почему-то оно его ужасало.
Каладин открыл глаза. Твлакв наконец-то соизволил подойти к последнему фургону с ведром воды. Грузный кареглазый мужчина чуть хромал при ходьбе – видимо, когда-то сломал ногу. Он был тайленцем, а у всех тайленских мужчин одинаковые белоснежные бороды – независимо от возраста или цвета волос – и белые брови. Эти брови вырастают очень длинными, и тайленцы заправляют их за уши. Потому у Твлаква в черных волосах выделялись две белые пряди.
Его одежда – полосатые черно-красные штаны, темно-синий свитер и вязаная шапочка того же цвета – явно не дешевая, но сильно потрепанная. Может, он раньше не был работорговцем? Эта жизнь – купля-продажа человеческой плоти, – похоже, меняла людей. Она изнашивала душу, даже если при этом наполняла кошелек.
Твлакв, держась подальше от Каладина, поднял выше масляный фонарь, чтобы рассмотреть кашляющего раба в передней части клетки. Позвал своих наемников. Блат – Каладин не знал, зачем запомнил их имена, – неторопливо приблизился. Твлакв что-то ему негромко сказал, кивая на раба. На похожем на каменную плиту лице Блата плясали тени. Он кивнул и снял с пояса дубинку.
Спрен ветра приняла форму белой ленты и шмыгнула к больному. Она крутилась некоторое время, потом спикировала на пол и снова превратилась в девушку. Наклонилась, изучая человека. Ну в точности как любопытный ребенок…
Каладин отвернулся и закрыл глаза, но он по-прежнему слышал кашель. Голос отца в его памяти произнес внятно и точно: «Чтобы вылечить кашель-скрежетун, пропиши
«Скорее всего, выживет…»
Кашель продолжался. Кто-то открыл замок на двери. Знают ли они, как помочь этому человеку? Такой простой способ. Дайте ему воды, и он будет жить.
Не имеет значения. Лучше не вмешиваться.
Люди, умирающие на поле боя. Молодое лицо, такое знакомое и родное, обращено к Каладину в поисках спасения. Рана от меча на шее, сбоку. Всадник в осколочных доспехах, несущийся сквозь ряды солдат Амарама.
Кровь. Смерть. Крах. Боль.
И голос его отца: «Ты действительно бросишь его, сын? Позволишь умереть, когда мог бы помочь?»
«Забери меня буря!»
– Стойте! – заорал Каладин, вскакивая.
Другие рабы отшатнулись. Блат прыгнул внутрь, захлопнул дверь клетки и поднял дубину. За спиной наемника, словно за щитом, прятался Твлакв.
Каладин глубоко вздохнул, сжал листья в ладони, а другой вытер со лба струйку крови. Пересек маленькую клетку, топая босыми ногами по доскам. Блат внимательно следил за тем, как Каладин опустился на колени возле больного. В неровном свете фонаря можно было разглядеть длинное лицо со впавшими щеками и почти бесцветными губами. Раб кашлял мокротой, зеленоватой и густой. Каладин ощупал его шею в поисках припухлостей, потом проверил темно-карие глаза и сказал:
– Это называется кашель-скрежетун. Он выживет, если давать ковш воды каждые два часа на протяжении пяти дней или около того. Его придется поить насильно. И добавьте сахар, если есть.
Блат почесал мощный подбородок, потом бросил взгляд на невысокого работорговца.
– Вытащи его, – сказал Твлакв.
Больной раб проснулся, когда Блат отпирал клетку. Наемник махнул дубиной, приказывая Каладину отступить, и тот с неохотой подчинился. Опустив нехитрое оружие, Блат взял раба под мышки и выволок наружу, не спуская с парня напряженного взгляда. В последней попытке к бегству, организованной Каладином, участвовало двадцать вооруженных рабов. За такое следовало бы казнить, но его хозяин заявил, что бывший воин «занимателен», заклеймил его отметиной «шаш» и продал за гроши.
Всегда находилась какая-то причина, чтобы Каладин выжил, в то время как те, кому он пытался помочь, умирали. Кто-то мог бы счесть подобное благословением, но сам Каладин видел лишь мучительную иронию судьбы. У прежнего хозяина ему доводилось беседовать с рабом с запада, селайцем, который рассказывал о легендарной Старой магии и ее проклятиях. Может, его угораздило навлечь на себя что-то подобное?
«Не дури», – приказал себе Каладин.
Дверь клетки вернулась на прежнее место, щелкнул замок. Клетки необходимы – Твлакву приходилось защищать свое хрупкое имущество от Великих бурь. У клеток были деревянные боковины, которые вытаскивали и закрепляли в преддверии яростных порывов ветра.