Путь Людей Книги
Шрифт:
Вдохновленный внезапным приливом бодрости, он решил, что надо идти и ночью. Однако на перевале, узком проходом замыкающим долину, пришлось остановиться. Дальше путь едва заметной тропкой вел по крутому горному склону.
Давно перевалило за полночь. Маркиз посчитал, что ложиться уже не стоит, да и все необходимые для ночлега вещи остались в пещере. Все трое сели на чахлую, засохшую траву. Маркиз поддерживал прислонившуюся к нему Веронику, не отрывая руки от ее лба. Было холодно и сыро. Несколько часов они просидели в молчании, дожидаясь рассвета. Только Гош, прижавшись к своему псу, заснул. Небо прояснилось, показалась круглощекая, полная сил луна.
Когда на востоке начало сереть, сбоку послышался шелест огромных крыльев. Это взлетела
— Дракон? — слабым голосом спросила Вероника.
— Скорее ангел, который нас ведет, — ответил Маркиз и крепче прижал ее к себе.
Вероника умерла, прежде чем солнце высвободилось из пут изрезанного горными пиками горизонта.
Ее положили на спину и прикрыли грубым одеялом. Она лежала — неподвижная, неожиданно маленькая и худенькая; горстка плоти, потерявшаяся в платье, одеяле и копне волос. Маркиз сидел около нее с каменным лицом, пока Гош не отошел, чтобы вырыть могилу. Тогда он лег с нею рядом и попытался заплакать. Но не нашел в себе ни отчаяния, ни боли — даже печали. Его тело оцепенело и налилось безразличием. Подняв руку, он кончиками пальцев бездумно, как заведенный, водил по лицу и телу женщины, которой еще вчера обладал. Но Вероника уже не была похожа на себя. Ее кожа казалась припорошенной пеплом, нос заострился и целился в небо. Губы, бледные и плотно сжатые, будто бы никогда не раскрывались, будто бы изнутри приросли к зубам. Еще Маркиз заметил, что темные волосы, какими он их привык видеть, у корней стали неприятно чужими, оранжево-розовыми, цвета лущеной чечевицы.
Яму Гош вырыть не смог. Под тонким слоем нанесенной ветром земли была монолитная скала. Мальчик натаскал камней, но не отважился положить первый камень. Присел на корточки у ног Вероники и смотрел на ее изношенные ботинки. Из глаз его безудержным потоком текли слезы; постепенно поток иссяк, оставив на щеках подсыхающие грязные дорожки. Поведение Маркиза ему не показалось странным. Хотя он ожидал слов. Каких-то важных разъяснений, признании, даже клятв. Ведь Маркиз был властелином слов, а тут нужны были слова. Следовало назвать этот внезапный уход и дальнейший путь, подсказать, как освоиться с недвижностью и изменившимися чертами лица этой женщины, и разрешить идти дальше. Гош с надеждой смотрел на Маркиза, но тот лишь водил дрожащими пальцами по рваным кружевам платья. Сверху вниз, снизу вверх, задерживаясь на швах и вышивке, на складках и манжетах. В горле Гоша забулькала слюна и слезы.
До вечера они не тронулись с места. Солнце перекатилось на другую сторону гор. Гош приготовил ужин и разделил его на три равные части: Маркизу, себе и псу. Маркиз даже не взглянул на еду. Он сидел, не сводя глаз с кончиков пальцев, скользящих по платью и коже Вероники. Гош ему не мешал. Он был убежден, что Маркиз молится. Занялся мулом, устроил некое подобие лагеря. Из пучков сухой травы, экономя остатки дров, развел костер. Полдня он искал какой-нибудь ручеек, но не нашел. В бурдюках оставалось еще немного воды — Гош попил сам и напоил животных. Сразу после захода солнца он уснул; последним, что он видел, была склонившаяся над Вероникой спина в грязном зеленом камзоле.
Разбудил его шум. Маркиз таскал камни и складывал из них могильный холм над телом Вероники. Закончив, неуверенно, нетвердым шагом двинулся на восток, не оглядываясь на мальчика.
19
Они шли, пока не смерклось, таща за собой упирающегося мула. Маркиз не произносил ни слова. Гош заглядывал в осунувшееся злое лицо в надежде поймать его взгляд. Ему хотелось услышать, что они сейчас повернут назад и вытащат из-под камней Веронику. Он не понимал, почему они оставили ее, такую одинокую, на вершине горы. Время от времени, вместе с мулом и псом, Гош приостанавливался и ждал, надеясь, что Маркиз это увидит и вернется к нему. Но похоже было, Маркиз вообще его не замечал. Он шел сутулясь, глядя в землю, ожесточенный и глухой.
Когда стемнело, иззябший отчаявшийся мальчик снял с мула поклажу и развел костер. Идти дальше у него не было сил. Ветер стих, и огонь горел светло-оранжевым пламенем, создавая чуть ли не домашний уют. С тех пор как они вошли в горы, пес Гоша занялся охотой. Сейчас он притащил маленького грызуна — то ли суслика, то ли крысу — и, клацая зубами, приступил к трапезе. Гош тоже проголодался. Немного согревшись у огня, он начал перерывать узелки в поисках съестного. Нашел сушеные фиги, которыми их снабдил Делабранш. Сунул горстку в рот и жевал медленно, глядя в огонь. Вдруг что-то его испугало: вздрогнув, он поднял голову. У костра, напротив него, стоял, дрожа всем телом, Маркиз. Гош перехватил его взгляд, и ему стало страшно: в этом взгляде не было ничего знакомого.
— Пить хочется, — сказал Маркиз.
Гош нерешительно встал и принес Маркизу одеяло и немного сушеных фруктов. Оба сели по разные стороны костра.
— Когда будем возвращаться с Книгой, заберем ее оттуда, — снова заговорил Маркиз, кивком указывая в ту сторону, откуда они пришли.
Гош положил в рот еще одну пригоршню сушеных фиг.
— Книга творит чудеса. Достаточно почитать ее вслух. Просто открыть и читать, понимаешь? Хина еще осталась? Я ослабел, и очень хочется пить.
Гош протянул ему баночку, на дне которой было еще чуточку порошка.
— В монастыре будет вода. Я знаю. Когда-то там жили люди. Сейчас нет. Сейчас уже никого нет. Если б ты не останавливался, мы бы уже сегодня были на месте. Нельзя так легко поддаваться усталости.
Гош пожал плечами.
— Но это не беда, дружок. Завтра мы будем у цели. Ты подождешь с мулом, а я пойду за Книгой. Тогда все переменится. На обратном пути заберем Веронику. Зря я навалил на нее столько камней, придется теперь снимать. Вот она удивится, что мы так быстро вернулись. Ей казалось, впереди еще долгий путь, а мы уже завтра будем подле нее с Книгой.
Гоша потянуло в сон. Его желтый, пропахший кровью пес улегся рядом, с одного боку согревая мальчика здоровым, живым теплом. Гош подбросил в огонь пару толстых поленьев из тех, что тащил снизу мул, укрылся с головой и уснул. Где-то на пограничье яви и сна он еще услышал, как с внезапным коротким свистом, усиленным тишиной, рассекли воздух огромные крылья. «Дракон», — успел, содрогнувшись, подумать мальчик, но сон, с которым не совладать было бы перепончатым крыльям и тысячи драконов, подхватил его и понес в неведомый темный край за пределами век.
А Маркиз все сидел, держа сушеные фрукты на раскрытой ладони, и рассказывал ему о Книге.
Проснувшись, Гош увидел Маркиза, сидевшего в той же позе, и испугался. В неподвижной фигуре было что-то тревожное и чужое. Лицо у Маркиза опухло и набрякло, потрескавшиеся губы были полуоткрыты, веки опущены. Одеяло соскользнуло с плеч и лежало сзади, посеребренное инеем. Гош присел на корточки возле Маркиза и, преодолев робость, коснулся его щеки. Щека горела. Веки, дрогнув, с трудом поднялись. Маркиз безразлично посмотрел на мальчика и снова закрыл глаза. Гоша охватила паника. Он выпрямился и стал растерянно озираться. Увидел своего желтого пса, в поисках добычи рыщущего по каменистому склону, и это помогло ему прийти в себя. Он бросился в ту сторону, срывая по пути маленькие кустики, пучки травы, отдельные засохшие стебли. Набралось немного, но все же достаточно, чтобы разжечь небольшой костер. Подложив в огонь два последних полена, Гош с облегчением убедился, что они занялись. Маркиз никак не откликнулся ни на огонь, ни на тепло. Мальчик, распялив в руках одеяло, согрел его у костра — потом, теплое и влажное, накинул на спину Маркизу. В темных седеющих волосах согбенного мужчины сверкнули маленькие кристаллики, и только тут Гош сообразил, что идет мелкий снег. Ему пришлось карабкаться в гору целый час, прежде чем он отыскал за валунами островки грязного снега, выпавшего, видно, несколько дней назад.