Путь мистика
Шрифт:
Санджай Ганди умер в катастрофе - это был его стиль смерти. Это не проблема... но эта женщина, его мать, спросила о ключах!
– не о смерти сына и не о катастрофе. Она поспешила в полицейский участок, пока не потерялись эти ключи.
Вы удивитесь, узнав, что Индира Ганди никогда долго не жила со своим мужем - а это был брак по любви. Индира Ганди была из семьи индуистских браминов, а ее возлюбленный был парсом, и такой брак было очень трудно принять ортодоксальным умам. Но Индира была единственной дочерью Джавахарлала. Он не хотел разрушать ее жизнь, а она была упряма: если она вообще выйдет замуж, то только за
Она втянула в политику и своего мужа. Он стал членом парламента, но она редко с ним жила - и он был очень зол. Я знал его. Он был очень разочарован, потому что Индира продолжала жить с Джавахарлалом - там была власть, и она была его единственной дочерью. У Джавахарлала не было сына, его жена умерла. Индира имела все возможности стать его преемницей. А что мог дать ей муж? В конце концов, произошло полное расставание, и он стал слишком много пить; может быть, он умер оттого, что пил.
Но Индира продолжала жить с отцом, потому что там было все, там была сконцентрирована вся власть страны. И от него она получила обучение политике и все эти досье. Когда он умер, она получила все эти досье, она получила все деньги: партия не могла себе позволить существовать без нее. Партии пришлось выбрать ее - потому что даже первые люди в партии, первые лидеры, боялись этих досье. И у нее были деньги.
Как еще можно победить на выборах?
– особенно в такой стране, как Индия, где можно купить голоса, просто отдав две рупии. Не нужно ничего делать, только дай человеку две рупии, и он проголосует за тебя. Он понятия не имеет ни о какой идеологии, он понятия не имеет ни о какой демократии. Две тысячи лет Индия была в рабстве, и он понятия не имеет о свободе. Две рупии кажутся ему важнее всего остального - более плотными, более осязаемыми. Демократия и свобода кажутся только словами бедным, голодающим людям; две рупии кажутся важнее. Поэтому каждый, у кого есть деньги, у кого есть средства и нужные связи, чтобы внести деньги, будет продолжать оставаться у власти.
Невозможно, чтобы Индия избавилась от семьи Неру. Под именем демократии это просто монархия, династия. И такая же ситуация во всем остальном мире; именно так все работает. Люди видят только фасад, они не видят закулисных вещей.
Я действительно хочу разоблачить весь образ действий политики. Меня заботят не политики, но то, каким образом функционирует политика: она уродлива, она бесчеловечна; политика - варварство. Мы должны жить неполитическим стилем жизни. Наши отношения должны быть не политическими, иначе у нас будут не отношения, но только названия, ярлыки, а за этими ярлыками содержание будет каким-то другим.
Любимый Ошо,
Я чувствую себя ближе, чем когда-либо раньше, и глубже в чем-то таком, что не хочу отпускать, в чем-то таком, чего я долго жаждал - свет, тепло, любовь, что окружают нас.
Волнующе смотреть, как быстро я меняюсь, как подхожу ближе к дому, пробыв от него вдалеке долгое-долгое время. Но внутри сосущее чувство, ощущение, что тебя могут у нас отнять, незнание, где ты будешь дальше, и будем ли мы благословенны снова сидеть в твоем присутствии.
Не будешь ли ты так добр прокомментировать?
Не стоит беспокоиться. Никто не может меня отнять по той простой причине, что даже прикосновение ко мне создаст опасность для этого человека, или для партии, или для нации.
Это мне напоминает, что когда меня арестовали в Америке - без всяких законных оснований, без всякого ордера на арест, - меня не отпустили под залог, просто чтобы протащить меня по всем этим тюрьмам. Я проехал почти по всей Америке: пять тюрем за двенадцать дней. Но странно было то, что каждый раз, когда я выходил из самолета и садился в полицейскую машину, человек, который вел меня и передавал из рук в руки маршалу США, шептал ему на ухо - а я сидел позади него и слышал: «Этот человек опасен, поэтому не делайте ничего прямо. Не касайтесь даже его тела, потому что весь мир наблюдает, и как только он выйдет, он разоблачит все, что происходит в этих тюрьмах. Поэтому будьте с ним вежливыми и разумными; не обращайтесь с ним как с преступником».
Это сообщение постоянно передавалось каждый раз, когда я переезжал из одной тюрьмы в другую. Моего тела никто не касался, никто ничего не делал со мной прямо. Они пытались делать что-то косвенно, но потерпели поражение.
Например, до одной тюрьмы я добрался около одиннадцати вечера, и маршал США не захотел вписать мое имя в форму - он сказал мне, чтобы я подписался как «Дэвид Вашингтон».
Я спросил:
– По какому закону конституции вы препятствуете мне вписать мое имя и принуждаете меня вписать имя, которое не принадлежит мне? Я не буду его писать.
А вы должны быть учреждением, насаждающим законность. На вашем плаще написано: «Департамент Правосудия» - что же это за правосудие? Среди ночи, когда я устал... целый день в дороге, а вы хотите, чтобы я вписал имя кого-то другого? Вам придется дать мне объяснения. Он сказал:
– Я не знаю никаких объяснений. Не сердитесь на меня - я просто следую директивам, пришедшим сверху.
– Тогда скажите этим людям, которые дали вам директивы, что я не собираюсь подписываться «Дэвид Вашингтон». Если вы хотите, можете заполнить эту форму сами, с Дэвидом Вашингтоном и всем остальным, а я подпишу.
– Это кажется хорошим компромиссом, - сказал он.
– Потому что я тоже хочу спать. Пока вы не подпишете эту форму, вы не можете отправиться в камеру и лечь спать.
И он заполнил эту форму своей рукой, а я подписал своей подписью. Он посмотрел на мою подпись и сказал:
– Что это значит?
– Наверное, «Дэвид Вашингтон», - сказал я.
– Разве не так меня зовут?
– Но я не могу понять, что вы написали, - сказал он.
– Я пишу на своем языке: это «Дэвид Вашингтон».
И я сказал ему:
– Завтра утром мы увидим по телевизору ваш почерк, мою подпись и стоящую за этим идею... во всех новостях. Почему вы хотите скрыть мое имя? Чтобы вы могли даже убить меня, и не осталось никакого следа - потому что я никогда не поступал в эту тюрьму. Дэвида Вашингтона вы можете завтра выпустить, но форма должна быть подписана. Но помните, вы не сможете скопировать мою подпись.
– Но почему вы так уверены, что об этом узнают средства массовой информации?
– Узнаете утром.