Путь на врата. Нашествие Квантовых Котов.
Шрифт:
Полковник разъярился — все пошло не так.
— О Дом! — прискорбно сказал я „себе“, — Я давно вырос из таких игр! Ответь, если ты хотел что-то сказать мне, то почему молчишь?
— Потому что слишком поздно! — сказал он.
— Слишком поздно для чего, черт возьми?
— Ты знаешь, о чем я пришел тебя предупредить?
— Нет!
— Это уже произошло… мы встретимся снова, — он хотел улыбнуться, но это была гримаса. — Нельзя было допустить, чтобы мы встретились, — Здесь он остановился, начал говорить, снова запнулся и посмотрел на часы.
И затем пропал…
Когда я говорю,
И пара наручников, замкнутых вокруг несуществующих запястьев, загремела по полу на том месте, где он только что стоял…
Подобные вещи никогда раньше со мной не случались. У меня не было запрограммированной реакции на такое ужасное нарушение законов природы, как не было ее и у полковника Мартино. Он взглянул на меня, я на него.
Никто из нас не сказал ни слова об исчезновении, исключая: „Вот дерьмо!“. Мне показалось, что я услышал его от полковника.
— Вы что-нибудь поняли, полковник, о чем он говорил? — для уверенности, спросил я, — Нет? Я тоже! Что же будем делать?
— Спихни меня ко всем чертям! — сказал он, но, хотя армейский офицер и произнес это, не значит, что он позволит это сделать.
Мартино вызвал сержанта и дал приказ прочесать окрестности, разыскивая двойника. Сержант выглядел озадаченным, а полковник растерянным, поскольку все мы знали, что от этого не было никакого толку.
— Выполняйте приказ, сержант! — крикнул он. — Хорошо одно, — произнес немного позже. — Он сказал, что что-то уже произошло. Значит, скоро мы узнаем, что именно!
— Как бы я хотел, чтобы это оказалось в самом деле хорошо! — сказал я и оказался прав.
Через десять минут выяснилось, что это никак нельзя было назвать хорошим. Мы вышли из комнаты и спустились в холл, за нами виновато плелся небольшой отряд полковника, недоумевая, где ловить упорхнувшую птичку. А к нам двигался другой отряд — дюжина или около того. Пехотинцы поднимались по лестнице — по крайней мере, не чувствуя вины. Все они (вместо коричневой парадной) были облачены в походную форму и несли на плечах нелепые короткоствольные карабины. Карабины не долго держались на плечах.
— Приготовиться! — сказал их сержант, когда они оказались в полдюжине ярдов от нас.
Отделение остановилось, десантники опустились на колени, карабины мелькнули в воздухе ремнями, и уже были нацелены прямо на нас…
Из середины отряда вышел офицер.
— Вот дерьмо! — снова сказал полковник Мартино, и я не спросил почему.
Офицер был одет в такую же походную форму, как и десантники, но вы могли бы узнать в нем офицера по пистолету. Здесь что-то было не так, иначе я сказал бы сразу — и он подтвердил это.
— Я майор Доминик Де Сота! — произнес он хорошо знакомым мне голосом, — Объявляю вас своими военнопленными!
Он сказал это достаточно четко, но в голосе слышалось напряжение. Я знал отчего: слова были адресованы полковнику, а глаза нацелены на меня. И их выражение мне было хорошо знакомо, совсем недавно я смотрел на себя точно так же. Я сказал:
— Привет!
Другой парень онемел.
— Полагаю, вы удивлены? — предположил я, — Это шутка?
Он дернул головой солдату, который подошел ко мне и заломил руки. Что-то холодное и жесткое обожгло мои запястья, и до меня дошло, что это наручники.
— Я не знаю, что вы подразумеваете под удивлением, — сказал второй „я“, — Но это не шутка! Вы все арестованы и находитесь под стражей!
— Чего ради? — спросил полковник, принимая собственные наручники.
— Пока мы не уладим с одним дельцем, касающемся вашего правительства! — заверил нас „я“. — Мы объявим, что они должны делать, и, пока не получим согласия, вы будете нашими заложниками. Это ваш самый лучший шанс! Если он вам не нравится, выберите другой — окажите сопротивление… Тогда нам не останется ничего другого, как убить вас…
Не торопясь проезжая мимо бобов, водитель большого „Джона Дыра“ думал, что нет ничего серьезней, чем холодное пиво и пропущенный матч Носков. В этот момент он услышал сзади „зап-зап-зап“ приближающейся высокоскоростной машины и „раур-раур“ шестнадцатицилиндрового двигателя. Краем глаза он увидел несущийся на него странный дизель — и резко повернул руль… Он испортил несколько бобовых рядов, но, когда оглянулся, на дороге было пусто.
АВГУСТ, 22, 1983 г. Время: 09.10 утра. Миссис Найла Христоф Боуквист
Немного непривычно находиться в родном городе Доминика без него самого, но я была занята. Здесь всегда в изобилии концерты и множество изнуряющих интервью, а перед выступлением всегда подают коктейль с тяжелым вливом Национальной симфонии. Но самое основное — десять минут репетиции с оркестром отнимают час времени. Заботясь о преждевременности, пытаясь припомнить все отрывки, темп и интонации, мы договариваемся позже. Некоторые считают, что, чем больше репетируешь с Мстиславом Ростроповичем, тем легче, оттого что Слави сам начинал в качестве виолончелиста. Ничуть не бывало: он ужасно нервный. Он может преследовать вас своим сумасшедшим состоянием, заметив синкопирование звука. Я не говорю, что не люблю с ним работать… Например, Слави обладает удивительным чувством юмора. Кроме того, меня очаровывают такие мужчины.
Могу подарить вам идею одной их его тонких шуток. Когда я подписала и вернула контракт на эти выступления, позвонила концертмейстер:
— Слави сказал, что вы можете выбрать Сибелиуса или Мендельсона…
Я не смогла удержать смех.
Очень забавная шутка. Это уже история: раньше, когда я сыграла Национальную симфонию, журналисты изобразили меня заснувшим часовым. Думаю, я была утомлена. Во всяком случае, я сказала ей то, что говорит не каждый скрипач, но знает любой, кто играл на скрипке после Паганини. Есть концерты, которые звучат сложнее, чем они есть на самом деле, например, как у Мендельсона, и концерты, показывающие мастерство, более трудные, чем кажется по звуку, как у Сибелиуса. Поэтому я ответила, что, когда хочу получить дешевое „браво“ от наивной аудитории, я играю Мендельсона, а если хочу показать себя коллегам — Сибелиуса.