Путь на врата. Нашествие Квантовых Котов.
Шрифт:
При девяноста тысячах миллибар крылья не просто бесполезны, они опасны. У моего самолета достаточно подъемной силы в раковинообразном корпусе. Я послал в термодвигатели двойной запас топлива, мы подпрыгнули на относительно ровной поверхности поля (каждую неделю ее выравнивают бульдозерами, поэтому она и остается такой же ровной) и погрузились вначале в дикую желто-зеленую мешанину, потом в дикую коричнево-серую мешанину после пробега не более пятидесяти метров.
Коченор для удобства застегнул ремни не очень тесно. Я с удовольствием слушал, как он кричит, когда мы проходили через короткий
Достав из ушей затычки, я знаком велел Коченору и девушке сделать то же самое.
Он потирал голову, которой ударился о стойку с картами, но при этом слегка улыбался.
— Весьма возбуждает, — признался он, роясь в кармане. — Не возражаете, если я закурю?
— Легкие ваши.
Он улыбнулся шире.
— Теперь да, — согласился он. — Слушайте, а почему вы не дали нам эти затычки еще в тракторе?
У проводника есть две возможности. Либо позволить туристам закидать тебя вопросами, а потом все время потратить на то, чтобы объяснить, что значит, когда эта забавная маленькая шкала краснеет… или держать рот на замке, делать свое дело и зарабатывать деньги. И передо мной выбор. Все зависит от того, нравятся мне Коченор и его девушка или нет.
Нужно постараться быть с ними вежливыми. Больше чем вежливыми. Жить втроем в течение трех недель на пространстве площадью примерно с кухню обычной квартиры — для этого нужно очень стараться не ссориться, если мы не хотим кончить взаимной ненавистью. И так как мне платят, чтобы я был хорошим, мне следует показывать пример.
С другой стороны, иногда бывает очень трудно выносить Коченоров мир. И если этот случай таков, чем меньше разговоров, тем лучше, а на такие вопросы лучше отвечать просто «забыл».
Но он совсем не старался быть невыносимым. А девушка была даже явно дружелюбно настроена. Поэтому я выбрал вежливость.
— Это интересно. Видите ли, вы слышите из-за разницы в давлении. Когда самолет поднимался, затычки отсекали часть звука — то есть волны давления, но когда я крикнул, чтобы вы пристегнулись, затычки передали давление, созданное моим голосом, и вы услышали. Но у них есть предел. Свыше ста двадцати децибел — это единица громкости звука…
— Я знаю, что такое децибел, — проворчал Коченор.
— Конечно. Свыше ста двадцати децибел барабанная перепонка перестает реагировать. В краулере просто слишком громко. Звук проходит не только через корпус, но и от поверхности через гусеницы. Если бы вы заткнули уши, вы бы вообще ничего не слышали, — закончил я.
Дорота слушала, восстанавливая косметику на глазах.
— А что бы мы не услышали? — спросила она.
Я решил разговаривать по-дружески, по крайней мере первое время.
— Ну, например приказ надеть скафандры. При несчастном случае, я хочу сказать. Порыв может просто перевернуть краулер, иногда какой-нибудь предмет прилетит с холмов и ударится в корпус.
Она трясла головой и смеялась.
— Прекрасное место ты для нас выбрал, Бойс, — заметила она.
Он не обращал на нее внимания. Его интересовало нечто другое.
— Почему вы не управляете этой штукой? — спросил он.
Я встал и активировал виртуальный шар.
— Правильно. Пора поговорить об этом. Сейчас мой самолет на автопилоте, он движется в общем направлении этого квадранта внизу. Точное место назначения нам еще предстоит выбрать.
Дорри Кифер осмотрела шар. Он не реален, конечно; просто висящее в воздухе трехмерное изображение, его можно проткнуть пальцем.
— Не очень красиво выглядит Венера, — заметила она.
— Линии, которые вы видите, — объяснил я, — просто радиоотметки расстояния. Внизу на поверхности вы их не увидите. У Венеры нет океанов и континентов, поэтому карта здесь — совсем не то же, что на Земле. Видите эту яркую точку? Это мы. Теперь смотрите.
Я наложил на радиорешетку и контурные цвета геологические данные.
— Вот эти кровавые круги — обозначения масконов. Знаете, что такое маскон?
— Концентрация массы. Какое-то тяжелое вещество, — предположила Дорога.
— Правильно. Теперь я накладываю расположение известных раскопок хичи.
Я коснулся приборов, и на шаре возник золотой рисунок раскопок, словно всю планету прорыли черви. Дорога сразу сказала:
— Они все в масконах.
Коченор одобрительно взглянул на нее, я тоже.
— Не все, — поправил я. — Но почти все. Почему? Не знаю. Никто не знает. Масконы — это обычно древние плотные породы, базальт и тому подобное. Может, хичи чувствовали себя в безопасности, когда под ногами прочная скала. — В своей переписке с профессором Хеграметом с Земли в те дни, когда у меня не отказывала печень и я мог интересоваться абстрактными знаниями, мы обсуждали возможность того, что машины хичи могли работать только в плотных породах или в породах определенного химического состава. Но сейчас я не был готов обсуждать идеи профессора Хеграмета.
Я чуть повернул виртуальный шар с помощью шкалы.
— Смотрите сюда. Мы сейчас вот здесь. Эта формация называется Альфа Реджио. Тут самые большие раскопки. Мы вылетели из них. Видны очертания Веретена. Маскон, в котором расположено Веретено, называется Серендип. Его открыл гесперологический…
— Гесперологический?
— Геологическая экспедиция, изучающая Венеру. Поэтому гесперологическая. Они засекли концентрацию массы с орбиты, высадились и принялись бурить, чтобы взять образцы. И наткнулись на первые раскопки хичи. Видите, все раскопки в северном полушарии расположены в этой группе связанных масконов? Между ними есть вкрапления менее плотных пород, и через них проходят соединительные туннели, но раскопки все в масконах.
— Они все на севере, — резко сказал Коченор. — А мы летим на юг. Почему?
Интересно, что он читает виртуальный шар. Но я ничего не сказал об этом. Сказал только:
— Те, что уже обозначены, бесполезны. Их уже обыскали.
— Некоторые кажутся еще больше Веретена.
— Намного больше, правильно. Но в них ничего нет. И даже если есть, то вряд ли в хорошем состоянии. Сто тысяч лет назад, может, больше их заполнили подповерхностные жидкости. Многие пытались их откачать и раскапывать, но ничего не нашли. Можете меня спросить. Я был одним из них.