Путь невидимых. Подлинная история нин-дзюцу
Шрифт:
Любопытно также, что первое в японской литературе описание приемов кэн-дзюцу также связано с сохэями. Содержится оно все в той же повести «Хэйкэ-моногатари»: «Никто другой не осмелился бы вступить ногой на узкую перекладину, но Дзёмё бежал так смело, будто то была не тонкая балка, а широкий проезд Первой или Второй дороги в столице! Он скосил алебардой пятерых и хотел уже поразить шестого, но тут рукоять алебарды расщепилась надвое. Тогда он отбросил прочь алебарду и обнажил меч. Окруженный врагами, он разил без промаха, то рубил мечом вкруговую, то крест-накрест, то приемом „Паучьи лапы“, то „Стрекозиным полетом“, то „Мельничным колесом“, и, наконец, как будто рисуя в воздухе замысловатые петли „Ава“. В одно мгновение уложил он восьмерых человек, но, стремясь поразить девятого, нанес слишком сильный удар по шлему врага; меч надломился, выскочил из рукояти и упал в реку. Единственным
Однако главным оружием монахов был, пожалуй, страх перед гневом богов. Все монахи носили с собой четки, с помощью которых они в любое время были готовы испросить проклятие на голову обидчика. Причем придворные, жизнь которых строго регламентировалась религиозными предписаниями, считавшие гору Хиэй священным покровителем столицы, были особенно чувствительны к такому обращению. И несмотря на то, что «священная» гора уже давно превратилась в разбойничий притон, в котором каждые четыре из пяти монахов получили свой сан неправедным путем, они продолжали благоговеть перед «монастырем-покровителем».
Очень часто в бою перед строем человек двадцать монахов несли огромное переносное синтоистское святилище микоси, в котором якобы обитало могущественное божество-ками горы Хиэй. Непочтительное поведение по отношению к микоси и несущим его монахам считалось оскорблением самого ками, и уж тут-то жди беды: страшной засухи, наводнения или эпидемии оспы – бог ничего не простит и не забудет. Можно легко представить, какой ужас на горожан и чиновников наводили полчища монахов с микоси в голове армии, читающие нараспев буддийские сутры и ниспосылающие проклятия хором. Иногда монахи оставляли микоси прямо на улицах города, а сами удалялись на гору, и в столице царила паника, поскольку никто не знал, что же делать с этой обителью богов. Обычно это продолжался до тех пор, пока правительство не удовлетворяло все требования монахов.
Однако самую дикую ярость монахи приберегали на случай межхрамовых столкновений, которые следовали одно за другим. Это не были религиозные войны, поскольку в их основе лежали не конфессиональные, а экономические противоречия. Борьба шла за землю и престиж, причем в качестве последнего аргумента сохэи не раз выдвигали сожжение монастыря-соперника. В 989 и 1006 гг. Энряку-дзи вел боевые действия против Кофуку-дзи, а в 1036 г. воевал против Мии-дэры. В 1081 г. Энряку-дзи в союзе с Мии-дэрой вновь атаковал Кофуку-дзи, но последний дал отпор хиэйским монахам и сжег Мии-дэру дотла. Несколько позже, в том же году Мии-дэра вновь была сожжена, но уже монастырем Энряку-дзи, который не пожелал считаться с некоторыми притязаниями недавнего союзника. В 1113 г. воинственные хиэйские сохэи разорили Киёмидзу-дэру во время скандала по поводу избрания нового настоятеля этого храма. В 1140 г. Энряку-дзи вновь напал на Мии-дэру, а в 1142 г. Мии-дэра атаковала Энряку-дзи. Список столкновений между монастырями бесконечен и перечислить их все невозможно.
Несмотря на все буйство монахов, императорский двор продолжал осыпать их щедрыми дарами золотом и землями. Возможно, придворные просто боялись «святых» мужей и надеялись таким образом купить их благосклонность. Но, по-видимому, насытить акусо – «плохих монахов» – уже ничто не могло. Они становились все более алчными и ненасытными. Пожалуй, лучше всего о сохэях сказал экс-император Сиракава, который во время одного из их выступлений выглянул в окно и печально прошептал: «Хотя я и правитель Японии, есть три вещи, которые не подвластны мне: стремнины реки Камо, выпадение игральных костей и монахи с гор!»
В XI – XII вв. монахи одного только Энряку-дзи не менее 70 раз подступали с военной силой к императору с требованием удовлетворить их пожелания. Не будет преувеличением сказать, что такая активность монахов во многом определила ход японской истории в тот период, поскольку именно благодаря их бесцеремонности в обращении с самим императором стало очевидно бессилие власти, позволившее чуть позже самурайскому сословию установить свое господство в стране.
Хотя пик военной активности буддийских монахов приходится на период XI – XII вв., в последующие 4 века они вносили немалую лепту в хаос, царивший в Японии. И лишь во второй половине XVI в. объединители Японии Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси нанесли смертельный удар по военной мощи буддийских монастырей.
Укрепление позиций сюгэндо
Нечто похожее на ситуацию с буддийскими монастырями происходило и с сюгэндо. В период Хэйан после прекращения гонений сюгэндо сильно укрепило свои позиции. В это время оно из стихийного движения отшельников-одиночек с весьма хаотичными представлениями о религиозных доктринах и методах практики переросло в довольно единое мощное течение с характерными ритуалами и формами аскезы, с монастырями и угодьями, с мощными группировками ямабуси.
В это время священные горы сюгэндо привлекают тысячи паломников со всех концов Японии. Наибольшей популярностью у богомольцев в пользовались горы Кумано и Кимбу-сэн – важнейшие центры сюгэндо.
Паломническое движение коснулось не только монахов, простолюдинов и низовую знать, но и аристократов высших рангов и даже императоров. Так, по сообщению «Гэмпэй сэйсуй-ки» [23] , паломничества в Кумано совершали императоры Хэйдзи, Кадзан, Хорикава, Сиракава ездил туда 5 раз, Тоба – 8, Го Сиракава – 49!
Императоры и аристократы подносили тамошним сюгэндзя весьма щедрые дары, включая земли, освобожденные от налогов. Это вело к обогащению центров сюгэндо, возникновению замечательных храмов и монастырей, имевших большие земельные угодья с прикрепленными к ним крепостными крестьянами. По сути, в период Хэйан храмы сюгэндо, подобно буддийским монастырям, превратились в крупных феодалов, завели собственные боевые дружины и стали весьма активно участвовать в междоусобицах. Очень точно об этом написал американский исследователь Эрхарт: «Когда сюгэндо стало более организованным, оно стало представлять соединение религиозной и мирской власти. Яростная вражда между разными группами сюгэндо, которая обычно была завуалирована „религиозными“ спорами по поводу использования определенных ритуалов или одеяний, чаще была борьбой за политический и финансовый контроль определенного района».
23
«Повесть о рассвете и падении Минамото и Тайра».
За относительно короткий срок центры сюгэндо, прежде всего Кумано и Кимбу-сэн, накопили огромную военную и политическую силу.
Очень большое влияние в конце XII в. имел настоятель главного храма Кумано. Согласно «Хэйкэ моногатари», в период войн между Тайра и Минамото Тандзо, настоятель Кумано, поддерживал то ту, то другую сторону, но в канун решающей битвы встал на сторону Минамото и, «собрав 2000 челядинцев, отплыл в Данноуру в ладьях, коих было у него больше двух сотен. На своей ладье поместил он изваяние бодхисаттвы Каннон, на знамени начертал имя бога Конго-додзи. Завидев корабли Тандзо, и Тайра, и Минамото пали ниц и поклонились священному изваянию, но когда стало ясно, что Тандзо плывет в стан Минамото, Тайра приуныли и пали духом».
В «Гикэйки» [24] мы также читаем о военной мощи Кумано: «Если Новый Храм и Главный Храм (2 основных храма Кумано) объединятся для отпора, то и через десяток лет не ступить врагу на землю Кумано!»
Не меньшую силу имело и объединение ямабуси горы Кимбу-сэн, что в Ёсино, с центром в храме Конго-дзао-до. Источники донесли до нас сведения о ряде войн между Кимбу-сэн и монастырем Кофуку-дзи. Первая война развернулась в 1093 г., вторая – в 1145. В «Кофуку-дзи руки» [25] содержится любопытная характеристика горы Кимбу-сэн, данная знаменитым воином Минамото-но Тамэёси: «Крепость Кимбу-сэн нельзя атаковать поспешно. По моему мнению, нужно подавить ее с осторожностью.» А вот описание тамошних сохэев в «Гикэйки»: «В тот день вел монахов не настоятель, а некий монах по имени Кавацура Хогэн. Был он беспутен и дерзок, но он-то и возглавил нападающих. Облачен и вооружен был он с роскошью, не подобающей священнослужителю. Поверх платья из желто-зеленого шелка были на нем доспехи с пурпурными шнурами, на голове красовался шлем с трехрядным нашейником, у пояса висел меч самоновейшей работы, за спиной колчан на 24 боевых стрелы с мощным оперением из орлиного пера „исиути“, и оперения эти высоко выдавались над его головой, а в руке он сжимал превосходный лук двойной прочности „футатокородо“. Впереди и позади него выступали пятеро или шестеро монахов, не уступавших ему в свирепости, а самым первым шел монах лет сорока, весьма крепкий на вид, в черном кожаном панцире поверх черно-синих одежд и при мече в черных лакированных ножнах. Неся перед собой щиты в 4 доски дерева сии, они надвигались боком вперед…»
24
«Сказание о Ёсицуне».
25
«Записи о скитаниях Кофуку-дзи».