Путь один- в глубь себя
Шрифт:
Хотей, конечно же, пробужденный. Он всегда течет, всегда движется, всегда отдает, делясь с другими возможностью насладиться ароматом отдавания. И когда тот, другой святой спросил его, в чем секрет реализации, которая достигается через религию, Хотей просто уронил свою суму на землю. Тогда святой спросил его: «Это все или есть что-то еще?» И вместо ответа Хотей поднял суму, повесил ее на плечо и пошел прочь. Очень важно во всем этом разобраться; это ценное указание.
В дзэн есть такое изречение: «Пока поиск не начался, реки — это реки, а горы — горы. Потом, во время духовного поиска, реки перестают быть реками, а горы — горами. В конце пути реки опять становятся реками, а горы — горами». Это странно, и если ты воспримешь это изречение поверхностно, то не поймешь его смысл. До начала поиска и по его завершении ты находишься в одном
Обычный человек прочно обосновался в этом мире. Мистик приходит в него. Но между ними — ищущий. И ему очень сложно. Его трудность в том, что одну ногу он из этого мира уже забрал; одна из его ног все еще находится в этом мире, но другая — уже вне его, она в поисках Божественного. Ищущий завис посередине.
Уронив суму на землю, Хотей дает понять, что первый шаг ищущего — отпустить этот мир, сбросить весь груз, выбросить весь свой ум. Сума — единственная вещь, которой владел Хотей. У него не было ничего другого, чем бы он мог показать свой ответ, поэтому он просто уронил свою суму, указывая тем самым, что вначале ищущий должен от всего отказаться. А задача сиддхи, реализованного, состоит в том, чтобы снова поднять суму! Но сума перестает быть бременем, а раньше это было именно так. Ищущий отпускает мир; сиддха, просветленный, возвращается в мир. Он снова становится мирским человеком. Правда, теперь он живет в мире, но не мир в нем. Раньше и он жил в мире, и мир в нем тоже.
Махавира ушел в джунгли; целых двенадцать лет он хранил молчание, он отказался от языка, поскольку язык — это общество. Когда мы говорим, мы всегда говорим с кем-то другим. Даже когда, сидя в одиночестве, мы разговариваем сами с собой, другой все же присутствует в нашем воображении. Так что каждый, кто продолжает использовать язык, пребывает в обществе. Тишина — это прыжок из общества.
Если ты замолчишь, общество исчезнет, даже если ты при этом расположился в самом центре рыночной площади. Ведь общество есть язык. Вот почему у животных общество отсутствует; у них нет языка. У них нет ни государства, ни общества, ни полиции, ни священников, ничего. Потому что нет языка. У человека есть общество, потому что у него есть язык. Ученые говорят, что, если бы исчез язык, исчезло бы и общество. Подумай об этом! Если бы хоть на одни сутки язык исчез с лица земли, развалилась бы вся наша цивилизация, вся культура. Ничто бы не уцелело. Это было бы невозможно. Мы превратились бы в диких животных. Цивилизация и культура опираются на язык.
Так что Махавира отправился в джунгли, и первое, что он сделал, было молчание... ведь нельзя освободиться от общества, пока ты не отказался от языка. В джунгли уйти несложно, но общество, облеченное в форму языка, последует за тобой и туда. Даже когда человек один, он разговаривает сам с собой. Он разделяет себя надвое и разговаривает с собой. Он создает подобие общества, и начинается разговор.
Уединившись в джунглях, Махавира замолчал и хранил молчание целых двенадцать лет. Подобно тому как Хотей сбросил свою суму, Махавира сбросил общество, а постигнув высшую тишину, он вернулся в цивилизацию. Теперь, когда ему уже все было известно, страшиться общества было нечего. Его возвращение — не что иное, как сума Хотея, которую он вновь повесил себе на плечо, после чего отправился своей дорогой.
Ищущий должен оставить общество; сиддха возвращается в общество. Ученик должен освободить себя от бремени; сиддха несет это бремя. Если ученик продолжает сгибаться под тяжестью бремени, он никогда так и не станет сиддхой; а если сиддха боится нести бремя, тогда знай, что никакого просветления он так и не достиг. Для ученика такое бремя — ноша, которая его разрушает; для сиддхи эта ноша невесома, так что ему совсем несложно ее нести. Все святые возвращаются в общество. В один прекрасный день они уходят из него, а в другой — возвращаются. Это два шага на пути к состоянию сиддхи — отпустить бремя и вновь взвалить его на свои плечи.
Все эти вещи Хотей изображает простыми и едва заметными движениями. Но если тебе доведется встретить Хотея, ты его не узнаешь. Ты подумаешь, что он просто играет с игрушками. На самом деле это именно из-за тебя он занят этими детскими играми. Они его совершенно не занимают. Просто он хочет показать тебе, что ты так и остался ребенком и, кроме конфет, игрушек и петард, ты больше ничего не хочешь. Ты не заметишь разницы между тем, как просит милостыню он и как это делают все остальные. Но это будет твоя ошибка. Когда Хотей просит тебя подать ему монетку, он учит тебя отдавать.
Будда стал нищенствовать и создал явление, совершенно уникальное в своем роде. Такого не знала ни мировая история, ни индийская. Нигде больше к нищим не относятся с таким почтением, как в Индии после Будды. Всегда и везде попрошайничество осуждают. И ты не исключение! Встретив нищего, ты или обойдешь его стороной, или набросишься с упреками. Ты выдашь целый ворох разнообразнейших суждений: «От этих нищих проходу нет, они разрушают общество, подать нищему — значит поощрить попрошайничество...» Но все твои рассуждения не имеют ничего общего с правдой; все это ты говоришь только для самооправдания, чтобы ничего нищему не дать. На самом деле тебе нет никакого дела до того, что число нищих растет. Может, ты что-то и подашь, но лишь потому, что ты вынужден это сделать. Ты подаешь, чтобы отвязаться от нищего или показать окружающим, что ты подал.
Нищие очень сообразительны и хитроумны. Они не станут подходить к тебе, если ты один, но когда ты идешь в компании с кем-то еще, они поклонятся тебе и коснутся твоих ног. Они знают, что ты подаешь не из милосердия и великодушия, а потому что знаешь: на тебя направлены взгляды окружающих. Тогда ты подумаешь: «Теперь, когда на меня смотрит столько людей, я лучше подам что-нибудь этому нищему, иначе меня назовут скупердяем». Ты избегаешь нищих, но не потому, что тебе хочется, чтобы нищих больше не было. В сущности, ты помогаешь распространению попрошайничества, весь наш образ жизни устроен так, чтобы плодить тысячи нищих. Нет, ты избегаешь их оттого, что отдавать тебе очень страшно. Ум боится подать даже одну монетку. Стоит тебе только услышать слово «отдавание», и тебе кажется, будто внутри тебя что-то оборвалось.
Но то, что случилось в Индии, — поистине замечательно. Чего стоит само название, которое Будда избрал для обозначения своих саннъясинов, учеников, — бхикху, нищий. Индуисты называют своих саннъясинов «свами», у джайнов саннъясины называются «муни». Во всех этих названиях есть свой скрытый смысл. Муни означает «тот, кто замолчал внутри себя»; свами — это «тот, кто стал хозяином своего собственного существа, кто больше не является рабом своих чувств». Но Будда назвал своих учеников бхикху — нищие. Стоит разобраться в причине, по которой он это сделал. Здесь кроется очень ценная мысль. Он сказал своим бхикху: «Вы должны продолжать просить подаяние, чтобы через вас каждый человек научился отдавать».
Будда отправляется просить милостыню? Ты можешь себе это представить? Будда стоит у твоего порога и протягивает тебе чашу для подаяний? Если бы ты обладал хоть малой толикой осознания, для тебя это могло бы стать мгновением очень глубокой медитации. Но если при виде будды твое сердце не наполняется готовностью отдавать, если даже в эту минуту ты продолжаешь защищаться, размышляешь, как бы тебе избежать прямого контакта с ним, как всучить ему что-нибудь бесполезное, — случится ли вообще в твоей жизни миг настоящего отдавания? Если ты избегаешь будды даже в его присутствии, проявится ли в тебе когда-нибудь медитативное переживание? Нет более глубокого и прекрасного названия саннъясинов, чем то, которое Будда дал своим последователям.