Путь одиночки
Шрифт:
Так, постепенно, Мирослав возвращался к искусству. Конечно, ему пришлось сперва устроиться на работу – снова подсобную, то дворником, то грузчиком или косарем. Другого труда, впрочем, особо и не существовало в их небольшом селе, где с каждым годом становилось всё меньше жителей…
Но всякий раз, пусть даже вымотавшись на работе, Мирослав вечером отправлялся на природу. Только там он и радовался жизни, улыбаясь широко и открыто, только там он и пел песни собственного сочинения, писал рассказы, читал свои стихи и запоминал пейзажи для будущих картин – краски, холсты и мольберт удалось купить не сразу.
Всё это он создавал пока
Друзей и знакомых у Мирослава особо не было, но Корнев привык к одиночеству, свыкся и сжился с ним. Другие работники, вместе с ним расчищавшие улицы или разгружавшие товары из фургона в магазин, не общались с замкнутым в себе мужчиной, к тому же непьющим.
Родственников, живущих в Лазо или ближайших окрестностях, не осталось. Мирослав знал о том, что у него есть два двоюродных брата, один в Москве, другой во Владивостоке. Но начинающий автор стеснялся вести с ними переписку, опасаясь, что разбогатевшие за счёт собственного бизнеса кузены просто-напросто его засмеют или не захотят общаться с бедно живущим чудаком.
…Всё проходит, всё изменяется. Год назад к Мирославу приехал один из двоюродных братьев, Владимир Корнев. Он нанёс визит поздно вечером, когда Мирослав уже собирался лечь спать. Громкий стук в дверь заставил вздрогнуть от неожиданности. Что-то в сердце подсказывало: добром это не кончится. Но как не открыть родственнику, который устал с дороги?
– Здоров, кузен! – полноватый мужчина с небольшой бородкой вошёл внутрь и протянул руку. Мирослав подметил, что у забора припаркован крутой джип, правда, он не знал, какой марки, поскольку не интересовался автомобилями.
Мирослав приветствовал Владимира, а тот, осмотревшись, заметил:
– Бедновато живёшь. Ну да ничего, скоро мы это исправим.
От того, как прозвучала эта фраза, пошли мурашки по коже.
– Мне хватает и этого, – произнёс Мирослав. – Раздевайся, проходи, я тебя чаем угощу. Мы же столько лет не виделись!
– Да-а… – протянул Владимир. – За двадцать лет многое изменилось. Теперь-то мы уже не те неразумные пацаны…
Опять фраза была произнесена таким тоном, словно человек сам стремился забыть своё детство.
– Чай, конечно, это хорошо. Но у меня в машине есть несколько бутылок текилы. Хочешь, принесу?
– А что это? – удивился Мирослав незнакомому названию.
– Ну ты, брат, даёшь! Водка такая, если по-простому, – покачал неодобрительно головой Владимир.
– Нет, спасибо, я не употребляю, – отказался Мирослав.
– Тогда понятно, почему не знаешь. Ну ладно, ты тут суетись, а я всё же принесу, не могу с дороги отказаться от крепкого напитка.
Владимир вышел, а щуплый по сравнению с ним Мирослав лишь пожал плечами. Годы изменили того мальчишку, которого он знал когда-то в детстве, пока тот не уехал с родителями во Владивосток. Не было в глазах родственника той весёлости, того задора, который давал возможность насладиться жизнью. Владимир стал совсем другим человеком; как выяснилось позже, он изменился отнюдь не в лучшую сторону.
За чаем они сначала болтали о том, о сём. Затем Владимир не выдержал, налил себе текилы, насыпал соли на ладонь, лизнул, откусил дольку лимона, выпил, закусил солёным огурцом из запасов Мирослава – тот специально открыл одну из заготовленных на зиму банок. После этого разговор перетёк в совсем другое русло.
– Нет, кузен, хватит тебе дворником да грузчиком работать. Я вот никогда до такого бы не опустился, – произнеся эти слова, Владимир рубанул ладонью воздух. – Вот что я хочу предложить. Давай мы переоборудуем часть твоего дома под магазин. Я буду привозить товары, ты их станешь продавать, часть прибыли отдашь мне, остальное всё твоё. Как тебе такое предложение?
Вопреки ожиданиям Владимира, кузен не загорелся этой мыслью.
– Зачем? – непонимающе спросил Мирослав. – Мне и так на жизнь хватает.
– Да что это за жизнь? – Владимир сделал особый жест, как бы обводя руками всю комнату. – Нет, кузен, ты ещё не видел настоящей-то жизни. Решено: завтра же вызываю бригаду строителей, и они сделают такой магазин, какого в этих краях ещё не видели!
В этот момент Мирослав осознал, что кузен уже давно всё решил за него, и спорить с ним бесполезно. Накатила какая-то волна подавленности, безысходности от того, что он ничего не может противопоставить Владимиру – тот даже без согласия брата осуществит задуманное, лишь бы получить прибыль.
Одна из комнат в доме почти всё время пустовала, и там Мирослав хранил нарисованные им картины. Владимир, решив осмотреть дом, даже не обратил внимания на художества, зато сразу заметил:
– Вот эта комната как раз подойдёт под магазин. Вот как мы сделаем: я сегодня переночую, а завтра сделаю один звонок, и сюда приедут строители. А ты пока что барахло лишнее убери.
Судя по тону, Владимир даже не догадался, что рисунки принадлежат Мирославу. Скорее всего, он решил, что брат хранит их как наследие, доставшееся от матери.
Даже слова поперёк вымолвить Мирослав так и не решился, понимая, что брат всё равно сделает по-своему. С какой-то молчаливой обречённостью он принялся перетаскивать холсты в другую комнату, благо, там нашлось для них свободное местечко. «Не ценит у нас народ искусство, – подумалось Мирославу. – Все только о деньгах думают».
Так его жизнь резко изменилась. Теперь он каждый день просыпался не от петушиного звонкого крика в соседском дворе, а от резких звуков дрели. Бригада молдаван-строителей по воле Владимира поселилась прямо в той комнате, где и работала. Пятеро парней тут же превратили помещение чуть ли не в свинарник, и Мирославу оставалось только удивляться, как они могут жить в грязи и пыли. Сам хозяин дома старался со строителями особо не общаться. Владимир уже подсуетился, чтобы его брат больше не числился на унизительной должности дворника, и теперь Мирослав каждый день старался уйти от этого бедлама подальше, как обычно – на природу. Поэтому с утра он, прихватив с собой немного еды, крепко запирал двери в остальные помещения дома, чтобы молдаване туда не пробрались, и уходил в лес на прогулку.