Путь Пастуха
Шрифт:
С другой стороны, эта империя станет стремиться к экспансии на северо-запад — это обусловлено географическими факторами. А там через три — четыре г.м. произойдёт её столкновение с западной кочевой цивилизацией, доминантом которой станет этнос, развившийся из общности ар, в которой родился эмиссар.
При большой разнице между обликом культур, а также их идеологических и духовных установок, эти теистические религиозные системы в процессе конфликтов и взаимопроникновений породят несколько религиозных догм, которые в будущем окажут значительное влияние на человечество и сделают его гораздо менее восприимчивым к поддержке целей Нации в галактической войне...
Северо-восточный Китай, город Нюгуа. 2760 год до н.э.
...Вообще-то,
А вскоре с моря пришла великая волна, уничтожившая всё человеческие царства от восточного побережья и ушедшая далеко вглубь страны — она едва не докатилась даже до Города Богини. За волной последовали страшные дожди, которые непрерывным потоком изливались на землю много дней, окончательно смыв всё, что осталось от богатых городов и поселений.
Погибли все — от княжеств восточных и, до могучего царства Мо народа юэ — драгоценности юга, где нефрита было столько, что им играли даже дети бедняков, где бродили огромные слоны, а в реках плавали ужасные крокодилы. Прекрасное тихое озеро, вокруг которого раскинулось это царство, вышло из берегов и поглотило людей вместе с их жилищами и всем богатствами. Столица с храмами и дворцами, правда, уцелела, но вскоре обезлюдела. Дело в том, что после буйство огня и воды, оставивших после себя выжженную и просоленную почву, пришла великая засуха. Земля перестала плодоносить — и не только на севере, где народ жив просом и чумизой, но и на юге, где низкорослые смуглые люди по колено в воде возделывают восхитительно вкусный белый рис.
После катастрофы вся эта часть мира пришла в движение. Оставшиеся в живых люди из стран, по которым прокатилась смерть, устремились в менее пострадавшие и более благополучные края. А это были великие северные царства Нюгуа и Гуйфан. Город Богини был ближе, и Ханжо, захватив власть, стал делить беженцев: он оставлял в городе лишь тех, кто был ему нужен — искусных обработчиков драгоценных камней из царства Мо, строителей земляных стен из народов и, ткачей драгоценных тканей из тутовых червей с южных равнин. Радушно принимались и гадатели, и вдохновенные предсказатели, ведающие волю умерших предков, и общающиеся с духами земли мудрецы, точно знающие, где и как можно или нельзя строить, и умельцы, которые царапали на глине или камнях странные значки, хранившие знания. Брали, конечно, также и крепких юношей, которые могли стать хорошими воинами, и прекрасных дев, которые в дальнейшем будут рожать от них новых воинов.
Потому вскоре Наньгуа стал очень пёстрым городом — тут звучала разноязыкая речь и мелькали самые разные лица: плосколицых людей с востока, смуглых низкорослых южан, могучих носатых северян и даже людей, наподобие Бхулака — с круглыми глазами, розоватой кожей и светлыми волосами.
Людей же, которых узурпатор считал бесполезными, отправляли дальше — в Гуйфан, с которым после переворота отношения Нюгуа, прежде добрососедские, прервались. Царь северного города прислал посольство, заявив, что, если вскорости ему не представят живой и здоровой сестру, он пойдёт на Нюгуа войной. И это была серьёзная угроза: в Гуйфане собралось множество воинов с северных равнин. Воевать они умели — это были сыны свирепых степных племён, среди которых были даже потомки ореев, некогда двинувшихся на восток. Были там и узкоглазые люди из северных лесов или великих Золотых гор — тоже ловко владеющие оружием и безжалостные к врагам. Так что, когда Бхулак привёл своих Псов к Ханжо, тот был немало обрадован пополнению своего войска.
— Ты пришёл из дальних мест, Нюлан, и, может быть, там у вас всё по-другому, — говорил он Бхулаку, принимая его во дворце правителя Нюгуа, который он после переворота расширил и сделал ещё более великолепным. Дворец теперь был роскошнее храма Богини, ибо Ханжо считал, что, коль скоро власть священна, значит, и атрибуты её на земле должны быть пышнее. А богам своей роскоши хватает в их пределах под землёй и на небе.
Это был дородный муж с жидкой седеющей бородкой, обрамляющей плоское круглое лицо, и тяжёлым взглядом узких глаз — чёрных, словно щели в подземный мир Богини-улитки. Его одежды из драгоценной слюны тутовых червей были просторны и разноцветны. Бхулак слушал его, потягивая сладкое просяное вино из глиняного кубка с искусной росписью, удивительно напоминающую ту, что была на сосудах канувшего в небытие женского царства Эрата. Он даже заподозрил, что когда-то эратские мастера смогли добраться до этих краёв. А почему нет?..
Между тем правитель продолжал:
— Здесь люди слушают волю Неба и покоряются ей.
— Как и везде, господин, — вставил Бхулак, не совсем понимающий, к чему клонит хозяин.
Тот поморщился, почуяв в словах гостя возражение, но ничего не сказал — Бхулак и его люди были ему нужны, и он не желал ссориться с ним раньше времени.
— Ты не понял, Нюлан, — строго сказал Ханжо. — Да и где тебе — ты же всего только вождь разбойников из диких краёв... Послушай же искушённую мудрость этой страны. Конечно же, боги претворяют свою волю повсеместно, но если варвары лишь нехотя покоряются ей, всё время норовя поступить по-своему, то наши люди понимают: если такова воля Неба и Земли, идти ей наперекор бессмысленно. И если великие боги сажают во главе царства нового правителя, высшее благо — преклониться перед ним.
Логики тут Бхулак не видел: разве мятеж Ханжо против законного властелина не был самым настоящим «непокорством воле небес»?.. Но на сей раз вставлять замечание не стал — Поводырь прислал его сюда не для того, чтобы перечить узурпатору. Тот между тем продолжал:
— Правитель сам священен — как и боги — потому что от него зависит процветание страны. И если он будет заботиться об этом, а не о своём мелком человеческом благе, он и его потомки останутся править. А если погрязнет в пьянстве и разврате, как мой предшественник, он уступит свое место другому божественному избраннику.
«Так вот оно что...» — подумал Бхулак.
Теперь он начал понимать резоны этого человека, самым простецким образом отнявшего власть — как это десятки раз делал в своей жизни и сам Бхулак. Правда, он никогда не проявлял при этом такой звериной жестокости.
— Слушай меня, Пастух псов, — тон Ханжо стал почти торжественным. — Пока я в благости и спокойствии управляю Нюгуа, осени сменяется вёснами, а ночи — днями. Ветры дуют с нуждой скоростью и с нужных сторон, дожди идут, когда надо и сколько надо, поля плодоносят, вся страна благоденствует. В храме Богини прибывает бронзы и нефрита, а в желудках людей — хорошей пищи. Они радуются, совокупляются и рожают здоровых детей. Если же я отойду от благого пути, тогда боги перестанут ниспосылать на меня благодать, начнётся мор и глад, придёт война, ветры сдуют наш город, дожди затопят его, а огонь с неба пожжёт!
— Как это случилось на востоке и юге? — решил всё-таки уточнить Бхулак.
— Да! — почти выкрикнул Ханжо. — Там цари погрязли в роскоши, пьянстве и блуде и небеса обрушили на них наказание!
Бхулак хорошо знал, что уж в отношении «роскоши, пьянства и блуда» Ханжо способен посрамить любого владыку под луной, но, конечно, промолчал, деликатно отправив в рот кусочек жареной свинины с комком драгоценного в этих местах риса.
— Но восточные и южные царства виновны ещё более, — помолчав, продолжал узурпатор.