Путь полководца. Дилогия
Шрифт:
— Давай твой меч на серп сменяем! — тут же предложили Дужке.
Черниговец отбрехиваться не стал. Смутился. Можно подумать, и впрямь не прочь к родительской профессии вернуться.
Двое гридней скакали справа и слева от воеводы, держа наготове щиты. Телохранители. Остальные, включая и самого воеводу, как только увидели, что в усадьбе затворяют ворота, взялись за луки. Но не стреляли. Далековато. Только хузарин Йонах азартно выкрикнул:
— Бить, батька?
— Погоди!
Существовала вероятность, что в усадьбе заперлись ее хозяева. Затвориться
Грива прищурился, пытаясь разглядеть, что происходит за частоколом... Броде шлемы поблескивают. И еще на маковке часовни кто-то возится...
— Йонах, человек на башне, что он делает?
— Это который с топором? — Зрение у Йонаха было не хуже, чем у его отца. — Знак твоей веры срубает.
«Ну вот, ситуация и прояснилась», — подумал Духарев. Рубить символ христианской веры мог только враг.
— Сбить его, батька?
— А достанешь?
Вместо ответа Йонах осадил коня и метнул стрелу. И еще одну. Но вопреки ожиданиями Духарева, святотатец не упал, так и сидел на крыше.
— Неужто промахнулся, Йонаше? — насмешливо поинтересовался кто-то из гридней, когда хузарин вновь поравнялся со своими.
— Пыль с глаз сотри! — фыркнул Йонах. — Я ему первой стрелой руку к кресту прибил, а уж второй — в шейку... — И вдруг ойкнул совсем по мальчишески: — Прости, воевода! Не подумал про Бога твоего!
— Не важно, — Духарев, привстав на стременах, считал копья над частоколом. — Это не Бог, просто дерево...
Однако многовато защитников. Духарев насчитал четыре десятка, а пока считал, еще с десяток прибавилось. Какими бы умелыми ни были русы, а полусотней взять усадьбу при численном равенстве сил вряд ли удастся. Неужели придется в Преславу посылать за подмогой?
Тем временем его отряд проехал несжатый участок. По стерне кони сразу побежали веселей, а всадники, до этого державшиеся плотной группой, разошлись свободней, чтоб не облегчать работу стрелкам с частокола. Рядом с Духаревым остались только телохранители, Велим и, конечно, Йонах.
Но с частокола почему-то не стреляли. Непонятно.
— Крикни, Велим, чтоб ворота открыли, — приказал Духарев. — Именем булгарского кесаря.
Чем черт не шутит? Может, и откроют сдуру...
— Эй, вы, там! — гаркнул сотник. — Открыть ворота! Именем вашего кесаря приказываю! Или всех вырежем!
— Нет у нас кесаря! — тут же заорали в ответ. — Уезжай прочь, рус!
Орал мужик без шлема, но зато в кожаной маске. Богумил, мать его — жаба...
— Уезжай, покуда цел!
— Сбей его, Йонах, — вполголоса приказал Духарев.
Хузарин вскинул лук, метнул стрелку — и голова в наморднике исчезла.
— Попал?
— Не-а, — мотнул головой Йонах. — Глазастый. Успел нырнуть. А эти торчат. Чучела, что ли?
— Вроде того...
Духарев присмотрелся. Воины наверху присели, укрываясь за частоколом. Вернее, они думали, что укрылись. Полморды наружу. Их не только навесом — прямым выстрелом достать можно. И шлемы у них как-то неловко сидят, и копья торчат под неправильным углом.
— Слышь, Велим, а ведь
— Хочешь — с наскоку? — с сомнением проговорил Велим. — Может и смерды, ты прав. Только кипятком сверху могут и смерды окатить. Частокол — без малого восемь локтей. С ходу не запрыгнешь...
— Глупая зайчиха хотела убежать, — насмешливо сказал здоровенный бородатый еретик в кожаной маске. — Скажи мне, зайчиха, успел ли праведный Аззанаил погонять беса?
Людомила молчала. У нее как будто уши воском залило. В стойле заржал Рыжик, ударил копытом в стену. Удар она услышала, но глухо, как из-под воды.
— Значит, не успел, — пробормотал еретик.
— Эй, Педрис! — позвали со двора. — Ты чё там застрял? Давай лошадь сюда!
— Сейчас! — крикнул богумил. И Людомиле: — Ты, боярышня, серп-то брось. Не твое это орудие. Твое орудие промеж ног спрятано.
Девушка его не услышала, цеплялась за потрескавшуюся рукоять. Педрос наклонился, несильно толкнул Людомилу в лицо ладонью, вывернул серп из ее пальцев, отбросил подальше.
— Педрос!
— Иду уже! — гаркнул богумил. Поглядел на Людомилу, облизнул мясистые мокрые губы... Поглядел на стойло, потом — снова на Людомилу. Никак не мог решить, что ему больше любо: девку боярскую попользовать или боярского пса на кол натянуть...
Пока думал, снаружи загомонили, «праведный» на кого-то заорал...
Людомила тихонько отползла к стене. Еретик ухмыльнулся. Он выбрал.
В руке у него вдруг оказался широкий мясницкий нож.
— Вязать тебя не буду, — сказал еретик, — некогда. Будешь трепыхаться, нос отрежу.
Свободной рукой он потянул за шнурок, поддерживающий порты. Порты упали вниз.
— Вона глянь, какой у меня пест есть для твоей ступки.
Людомила не слышала, что он говорит. И на срамную часть, которой похвалялся еретик, она не глядела. Только на нож.
— Давай, зайчиха, подол кверху, ноги врозь! — нетерпеливо прикрикнул еретик. — Сказано тебе — нос отрежу!
И упал на Людомилу.
Вернее — рядом. Страшный нож воткнулся в землю. Еретик содрогнулся раза три и обмяк. Людомила увидела, что из затылка его, между ремашками маски, торчит черен стрелы с тремя черными перьями. И тут еще несколько стрел влетели в конюшню, ударили в бревна, воткнулась в землю в пяди от ноги девушки. Людомила словно проснулась. Схватила нож еретика и бросилась в стойло Рыжика.
— Ну чего там? — спросил Аззанаил.
— Стоят, — ответил ему один из тех, что на стене. — Кабы стрелять не начали, — добавил он с опаской.
— Скифы... — пробормотал, как сплюнул, «праведный». Повернулся к тем, кто держал Пчёлку, оскалился:
— Заснули, грешники? Ну-ка взяли его да... — И, осекшись на полуслове, проворно нырнул под навес. А в следующий миг над головами палачей с визгом пропели стрелы и частой дробью ударили в стену дома. Палачи в испуге присели, выпустили Пчёлку, который был так слаб, что сразу повалился на землю.