Путь призывника. Часть вторая
Шрифт:
– Усёк, товарищ прапорщик!
– Не «усёк»! Надо отвечать: «Так точно, товарищ прапорщик!»
– Так точно, товарищ прапорщик! – чётко по-военному повторил Игорь, быстро реагируя на замечания Панкратова.
– Что «так точно»? – резко переспросил прапорщик.
– Так точно, усёк, товарищ прапорщик! – продолжил валять дурака Игорь.
– Ладно, хрен с тобой, дубина стоеросовая, валяй и так, – возмутился прапорщик и, поднявшись с кровати изрёк: – Теперь иди за мной, покажу тебе ночлежку.
– Так точно, товарищ прапорщик! – по серьёзному ответил Мельниченко, явно подшучивая над прапорщиком.
– Не «так точно», а есть, товарищ прапорщик! – резко возмутился Панкратов, как и ожидал Мельниченко, но ухмыляясь, добавил, глядя недобрым взглядом в сторону призывника. – Скоро всему научат, а то смотри, приходят тут всякие расхлябанные. Видите ли, на курорт оне собрались? Одеколончика-с оне накупили, лачку-с – ботиночки побрызгать. Думаешь, голуба, что служба это тебе что-то не то. Танцульки-бирюльки
Мельниченко не стал больше злить прапорщика и решил лучше отмолчаться, на что Панкратов уже не реагировал. Проходя помещение дежурного по части, он подошёл к майору и тихо о чём-то справился, на что офицер молча махнул рукой, не отрываясь от газеты, типа – свободен. Прапорщик так и поступил. Он молча махнул Игорю рукой, и тот последовал за ним в тёмное пространство приоткрытой входной двери.
На территории сборного пункта уже хозяйничала тёмная ночь, пришедшая на смену серым сумеркам. Серпастая Луна, чётко видневшаяся в вечерних сумерках, спряталась за, закрывшие небо, дождевые тучи. В воздухе пахло влагой и удушливым дымком тлеющей где-то поблизости, старой ветоши. По всей территории понуро стояли электрические столбы с тускло светящимися фонарями, на свету которых игралась мелкая мошкара. Это говорило о том, что зима кончилась окончательно и весна полностью вступила в свои права.
Впереди находилось небольшое одноэтажное здание. Из трёх больших окон со стороны фасада, пробивался тусклый свет ночника синего цвета. По словам прапорщика – это была «ночлежка». Войдя вовнутрь помещения, прапорщик резко споткнулся о протянутые ноги прикорнувшего дневального и с шумом пронёсся в сторону спящих призывников, ловко цепляясь за торец верхнего яруса деревянных нар. Только благодаря их близкому расположению он остался стоять на ногах. В это время проснулся дневальный, резко подпрыгнувший от шума, упавшей рядом с ним, тумбочки. Перепугавшись, дневальный стал было поднимать упавшую тумбочку, но подоспевший к нему прапорщик врезал такого подзатыльника, что дневальный снова резко присел на пол, крепко ухватившись за голову. Поднялся он только тогда, когда прапорщик отошёл от него на безопасное расстояние.
Ночлежка представляла собой одну цельную просторную комнату с высокими потолками, раскинувшись метров десять в длину и метров восемь в ширину. Со стороны глухой стенки помещение было занято сплошными деревянными нарами, поднятыми в два яруса, где без матрацев и постельного белья, спали, прижавшись, друг к другу, словно огурцы в банке, одетые, во что попало призывники. Намаявшись за весь день, они, то похрапывали, то посапывали, то и дело, ворочаясь с боку на бок, от непривычно жёстких постелей. Прапорщик прошёлся вдоль нар и, найдя свободное место, велел Игорю располагаться. Мельниченко быстро снял полусапожки, задвинув их пинком ноги под нижний ярус нар, затем взобрался на свободное место первого яруса, подложил под голову облегчённый чемоданчик и сразу же уснул. Сон был крепок и без сновидений. Вдруг, среди ночи, его потревожил раздражающий шум от шаркающей об пол обуви вновь прибывшего пополнения с отдалённого уголка Сахалина. Он глянул на свои часы, на которые сам честно заработал деньги в родном колхозе, ещё в четырнадцать лет. Бледно бирюзовые стрелки чётко отсвечивали в тени ночника второй час ночи. Прибывших призывников стали размещать на оставшиеся свободные места, которых явно не хватало. Дежурному офицеру пришлось ходить вдоль нар и будить спящих парней, чтобы те уплотнялись, давая возможность новеньким найти свой ночной приют. Призывники настолько уплотнились, что спать на спине, уже стало совсем невозможно. Более-менее удобной позой, оставалась поза на боку и то, до тех пор, пока такое состояние можно было терпеть. Когда всё стихло, Игорь уснул, но спустя минут тридцать, снова пришлось проснуться. На сей раз нарушителем его покоя стал дежурный по части, прибывший в ночлежку с двумя потерявшимися призывниками. Он остановился у нар, совсем рядышком с Игорем, и начал присматривать место для новичков. Сквозь сон, Игорь слышал какие-то непонятные слова, хотя и так было ясно: майор снова требовал уплотняться. Мельниченко нехотя приподнялся на правый локоть и, спросонья, возмущённо пробормотал себе под нос:
– Ну, куда же ещё уплотняться? И так уже все бока отдавлены. И эти мимолётные, ничего не обязывающие слова, сказанные без всякого злого умысла, стали первой ошибкой для неотёсанного призывника, в самом начале срока его воинской повинности, преподнося первый и последний урок в целесообразности болтать лишнее. Ладно бы юнцы, которые вообще ничего не смыслят в подобных делах, но Мельниченко ведь прошёл четыре года муштры в закрытом полувоенном учебном заведении и так оконфузиться. Услышав странную речь, дежурный сразу подошёл к Игорю и приказал встать, дёргая его за левую штанину.
– Ну-кась, боец, подъём! – рявкнул он ему под самое ухо, дожидаясь, когда Мельниченко спрыгнет на пол. – Говоришь, бока отлежал? Ничего, мы это быстро исправим.
– Да я что, просто к слову пришлось, – оправдывался Игорь, аккуратно сползая на пол.
– Быстренько обувайся, и пойдём со мной! – никак
Нащупав в темноте свои полусапожки, Мельниченко обулся и последовал за майором в прохладу весенней ночи. Немного пропетляв среди немногих пустынно-спящих зданий, они вышли к небольшому пустырю. В нос резко ворвался тяжёлый спёртый запах, отдалённо напомнивший запах тухлых яиц. Прямо по носу нерадивого призывника находилось светлое прямоугольное здание, очень незначительного размера. Оно было вытянутое вдоль кирпичного забора, возле которого бледно мигал на одинокой железобетонной опоре люминесцентный светильник. Майор остановился у входа в узенький проём здания, к которому с одной стороны примыкало несколько отдельных кабинок, точно рассчитанных на одного индивидуума.
– Алё, боец! – резко окликнул он Игоря, продолжая короткий инструктаж. – Видишь, в углу стоит смётка и совок? А мы находимся, как ты уже понял, в общественном сортире, в котором надо навести идеальный порядок. С обратной стороны сортира, стоят мусорные контейнеры. Так, вот: бумажки и окурки – туда, а остальное – веничком и водичкой, понял?!
– Так точно, товарищ майор! – серьёзно, по всей форме ответил Игорь и сразу начал привыкать к незатейливому инструменту в виде веника.
– Когда всё закончишь, доложишь прапорщику на КПП. Я думаю, это будет для тебя хорошей разминкой, – никак не унимался майор, поражённый дерзостью призывника. – А то, парадокс какой-то получается. Бока, видите ли, он отлежал. Если нет вопросов, тогда полный вперёд, выполняй приказание!
– Есть, товарищ майор!
– Что? Вопросы есть!? – совсем возмутился майор.
– Никак нет! Есть выполнять приказание! – чётко отчеканил Мельниченко заученные ещё в мореходке военные фразы, не раз встречающиеся в книгах да, режущие слух, из экранов телевизоров и кинотеатров. Игорю такие выражения даже, как-то по-своему нравились, они как-то особенно дисциплинировали. Он сразу заметил отражение поощрительного блеска в глазах, довольного собой майора, явно с другого ракурса смотревшего на своего подопечного. Убедившись, что призывник принялся за работу, дежурный оставил его в одиночестве и удалился в сторону КПП, медленно растворяясь в темноте ночи, а призывник Мельниченко с замусоленным веником в руках, вместо беспокойного сна, остался одиноко убирать совсем не престижное для данного мероприятия место. «Ну и влип, – подумал в замешательстве Игорь. – Надо же было взболтнуть такую глупость? И кто меня за язык дёрнул? Теперь пару часов придётся здесь околачиваться. Оказывается, служба для некоторых отдельных индивидуумов, начинается с засоренного гальюна. Да, хорошее начало – ничего не скажешь». На таком лирическом отступлении, его мысли прервались, и призывник начал производить приборку вверенного ему объекта, непременно стараясь как можно быстрее закончить это грязное дело. Усердно работая веником, он пытался отвлечься от всего мирского. От всего того, что осталось по другую сторону высокого забора. Но это было не так-то просто. Ему не надо было сильно напрягать память, чтобы вспомнить ту прекрасную ночь, подаренную накануне призыва прелестной невельчанкой Любашей. «А, как же Лариса? В Одессе сейчас вечер. Не без того, что пошла на танцы. Танцует, небось, с каким-то курсантиком или студентиком, развлекается. Уже восемь месяцев, как мы расстались. А, есть ли, вообще, на самом деле, эта любовь? Может у нас была просто влюблённость?» – Так мысленно рассуждал Мельниченко, увлечённый ночной внеурочной приборкой. Он продолжал рассуждать, а сам уже сомневался в своих чувствах к Ларисе. Настоящие ли они? Ведь, за время разлуки он и сам имел мимолётные, ничего не обязывающие встречи, с женщинами. С Ларисой было, конечно, совсем другое дело. С ней они встречались, почти целый год. За это время успели узнать друг друга и полюбить. Они даже считали себя: «без пяти минут» мужем и женой. Ведь они тогда на что-то надеялись. Что же теперь? Как и что будет дальше? Настолько ли сильна любовь, чтобы Лариса ждала его такое долгое время? Сколько успело накопиться вопросов – и нет на них прямых и правильных ответов. Точные ответы на вопросы, тревожившие юную голову призывника, сможет дать только само время. Только время сможет всё исправить, направить, подправить и определить в этой, бегущей в неизведанную даль, жизни. Теперь он до боли в сердце презирал себя, за такое коварное предательство по отношению к Ларисе. Он искренне верил в её верность и серьёзно переживал за свой тяжкий непредсказуемый грех, так внезапно взвалившийся свинцовым бременем на его юную, запутавшуюся в житейских передрягах, душу.
Благодаря работе и нахлынувшим размышлениям о смысле жизни – время, потраченное на приборку, пролетело очень быстро и, спустя каких-то сорок минут, уборка туалета была закончена. Так, по крайней мере, показалось неотёсанному призывнику. Поэтому, Мельниченко направился на КПП и доложил о проделанной работе бодрствующему прапорщику Панкратову, который усердно делал какие-то внушения щеголевато одетому призывнику. Призывник молча стоял у двери в ладно сидевшем на нём, совсем ещё не старом, хотя и основательно потёртом, джинсовом костюме фирмы «Lee». Паршина на КПП уже не было. Он мог быть в свободной смене и уже отдыхал в ночлежке, решил Игорь, ожидая заключительного вердикта от дежурного по КПП.