Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Болеславский Ришард

Огонь в печке давно погас, и в темноте виднелись лишь силуэты дома и сарая.

– Ну что ж, пора так пора. Будем снимать седла?

– Да, оставим их здесь, в кустах.

– Я пойду первым, а ты пока останешься у калитки, Алекс. Если все пройдет нормально, то я выйду и отведу твою лошадь. Глупо вместе заходить в сарай.

– Хорошо.

Я ухватил Зорьку за поводья и бесшумно двинулся к калитке в заборе. Она шла опустив голову. Открыв калитку, я вошел во двор; следом вошла Зорька.

Мы прошли по двору к сараю, я отворил дверь,

и мы вступили в темноту. Крестьянская кобыла жевала сено. Я подвел к ней Зорьку, и крестьянская лошадь тихо заржала, словно говоря: «Милости прошу! Я знала, что где-то рядом две немые красавицы. Вы не могли одурачить меня».

Зорька вела себя спокойно. Я привязал ее к поводьям хозяйской лошади, чтобы ограничить движение, и поспешно прошел по двору к калитке, у которой меня ждал Алекс с лошадью.

– Ну что?

– Все нормально.

Я отвел лошадь Алекса в сарай и, когда стал привязывать ее к поводьям Зорьки, вдруг почувствовал то, что чувствует беспомощный маленький мальчик в ожидании наказания. Я прижался лицом к морде Зорьки, обнял ее за шею, поцеловал и заплакал. Слезы ручьем текли по моему лицу, и я никак не мог остановиться. Я беззвучно плакал, закрыв глаза и глотая собственные слезы открытым ртом.

– Пойдем, отец, – потянул меня за рукав Алекс. – Им тут будет хорошо. В сарае полно сена.

В темноте он нашел мою руку и сжал своей холодной и мокрой рукой. За остаток ночи мы не сказали друг другу ни слова.

Глава 30

НОЧЕВКА

Пошел сильный дождь. Мы не спали целые сутки с тех пор, как оставили лошадей в сарае у озера. Рано утром, скрываясь от дождя, мы спрятались в стоге сена и весь день просидели в нем. Вода, проникавшая в наше ненадежное убежище, не давала сомкнуть глаз. Ночью мы опять тронулись в путь. Но у каждого человека существует определенный предел терпения, и нам было просто необходимо обрести хоть какую-то крышу над головой и горячую еду.

Мы оказались вблизи довольно наезженной дороги и решили зайти в небольшую деревеньку, чтобы купить еду и найти кров. Деньги у нас были.

Мы шли по полю к дороге, натянув пальто на голову, чтобы хоть немножко защититься от дождя.

Около восьми вечера навстречу прошел мужчина. Потом обогнало несколько телег. Никто не обращал на нас никакого внимания. Сначала, заслышав шум, мы сходили с дороги и пережидали, пока проедет телега, но потом осмелели и открыто шли по утопавшей в грязи дороге, словно поверив в свою счастливую судьбу.

Люди, которые попадались нам по пути, очень спешили. Они хотели поскорее спрятаться от дождя в сухом и теплом месте. Никто не выказывал желания остановить нас, никто не заговаривал и не задавал никаких вопросов.

Спустя два часа мы подошли к деревне. Прошли мимо деревенского кладбища и вышли на главную улицу, чтобы удостовериться, что в деревне не размещены войска.

По сторонам дороги стояло сорок домов, темных и притихших, за исключением

двух, в окнах которых виднелся тусклый свет. Одинокий фонарь раскачивался у двери чайной, и вместе с ним раскачивался желтый круг света, испускаемый этим фонарем.

Картина нам показалась достаточно мирной, и мы остановились у двери.

– Я попытаю счастье в чайной, а ты сходи в один из домов, где светятся окна. Нам надо разделиться. Если они схватят одного, то у другого будет шанс улизнуть незамеченным.

– В таком случае не суй нос в чайную. Здесь они будут искать нас в первую очередь.

– Не волнуйся, я буду осторожен. Где встречаемся завтра?

– Примерно посреди улицы на той стороне. Удачной ночи, Алекс.

– Удачной ночи, отец.

Я с трудом пробирался по грязи до тех пор, пока стоявший у входа в чайную Алекс не исчез из поля зрения.

Скоро я опять оказался у деревенского кладбища. В маленьком домике с открытыми ставнями мерцал слабый огонь. Этот последний дом на улице стоял в некотором отдалении от соседей. Я осмотрелся. Кладбище могло пригодиться на тот случай, если придется срочно скрыться, – там было где спрятаться. Итак, решено, этот дом мне подходит.

Я постучал в дверь и услышал звук отодвигаемого стула. Подождал. Больше не доносилось ни шороха.

Неожиданно – я даже вздрогнул – из-за закрытой двери донесся свистящий шепот:

– Иди к черному ходу. Я говорю, к черному ходу. Ради бога, обойди дом и подойди к черному ходу!

Голос был женский, жесткий и уверенный, в котором проскальзывали просительные нотки.

Обойдя дом, я увидел небольшую пристройку. Из приоткрытой двери падал свет. Неожиданно свет пропал и стало темно. Я застыл на месте.

– Входи, входи, мой золотой, мой единственный, – раздался тот же женский голос. – Я задвинула заслонку в печи, чтобы свет не смог привлечь их внимание.

Я сделал шаг. Кто-то в белом стоял в дверном проеме. Я подошел ближе. Две руки втянули меня в дом. Нежные пальцы быстро пробежали по мне и остановились на лице.

– Я только хотел спросить, – начал я, снимая женские руки с лица, но она не дала мне закончить фразу:

– Молчи, ангел мой. Молчи, мой дорогой страдалец. О, как я ждала тебя!

Она обвила руками мою шею, а затем сняла с меня промокшее пальто и бросила его на пол. Ее дрожащее тело прильнуло ко мне с такой силой, словно она хотела раствориться во мне.

– Послушайте, – быстро заговорил я, – вы принимаете меня за кого-то другого.

Она приблизила свое лицо, и я ощутил свежее дыхание молодости.

– Я знаю, что ты должен спрятаться, мой дорогой, мой единственный. Если они найдут тебя, то опять отберут у меня. Я спрячу тебя, мое солнце, моя радость. О, мой любимый…

И она начала нежно целовать мое лицо, глаза, губы. Я обнял ее; на ней не было ничего, кроме льняной рубашки. Я попытался заговорить, но она не давала мне открыть рта. Я не мог заставить ее слушать.