Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Шрифт:
Четвёртую позицию, которую я привычно взял перед боем, он перекрыл третьей — правая рука с клинком — вниз-влево. Позиция была неупотребительная, и я сразу насторожился.
Не люблю неожиданностей и непонятностей в поединке.
Терпеть не могу. И первым атаковать человека, стоящего в третьей позиции — дело опасное. Из такой позиции легко отразить любой удар и укол, а потом — ответить мгновенной атакой…
А чёрт с ним…
Я атаковал "расщелиной" — прыжком вперёд. В конце концов, ещё Наполеон говорил: "Главное —
Андерс мгновенно взял итальянский демисеркль — его рука метнулась вверх, отбрасывая мой палаш вверх-в сторону и одновременно нанося свой укол. Я отбил его четвёртой круговой и бросил палаш уколом вниз. Андерс взял, спасая колено, первую
241.
защиту и уколол в живот. Я взял вторую, отбросил хиршфенгер и уколол в колено. Вместо защиты Андерс пошёл вперёд, ловко пропустив у колена моё остриё, и я вынужден был превратить неоконченный укол в третью круговую, поспешно растягивая дистанцию, но, едва Андерс окончил атаку, я уколол в живот. Палаш немца столкнулся с моим и сделал мгновенное обвязывающее движение — круговое завязывание! Я ощутил его очень вовремя, хотя покрылся ледяным потом — и так же вовремя ответил, быстро приняв третью защиту. Палаш Андерса отлетел не остриём в моё правое плечо, а просто в сторону — его усилие сыграло против него же…
Демисеркль!
— У-уа-а-а-а!!! — взревели зрители.
Андерс схватился руками за подбородок. Будь палаш у меня "боевым" — его остриё либо вошло бы, раскроив губы, в рот, либо, скользнув влево или вправо, рассекло челюсть, после чего я легко добил бы раненого и ошеломлённого болью противника.
— Та-нюш-ка-а!!! — проорал я, вскидывая палаш в ту сторону, где сидела — нет, прыгала! — Татьяна. Моё лицо горело. — Та-нюш-ка-а!!!
Немец подобрал палаш и, беззлобно улыбаясь (дышал он тяжело и весело), сказал, подбирая русские слова:
— Тиль ван дер Бок говорил мне, что ты лучший боец, которого он когда-лиюо видел. Это было здорово.
— Ты видел Тиля? — улыбнулся я. Андерс махнул рукой:
— Зимой. На севере. Он рассказал, как вы разгромили негров в Карпатах…
…Наташка Мигачёва здорово "обпрыгала" немку-соперницу. Валька Северцева не столь убедительно — на две секунды — но тоже тоже обошла пловчиху на двухстах метрах. И вообще, как предательски заметил Андрюшка Альхимович, "девчонки сегодня сражались лучше, чем мы!"
Меня это не оскорбило и не огорчило.
* * *
Костёр мы развели на мысу. Немцы обосновались подальше вглубь полуострова. И вообще — они, кажется, понимали, что у нас намечается "разговор".
Наши это знали — тем более. Но пока что все спокойно ели или негромко переговаривались, сидя на охапках хвороста. Игорь трогал струны и напевал под Градского песню из нового мультика "Перевал" — очень интересного, фантастического… а песня — грустная…
— В жизни так мало красивых минут…
В жизни так много тяжёлой и чёрной работы…
Мысли о прошлом морщины на бледные лица
кладут…
Мысли о будущем полны
свинцовой заботы…
А настоящего — нет!
Как между двух берегов,
Бъёмся без счастья,
без веры,
надежд и богов…
У барьера — много серых,
Некрасивых, странных лиц —
Но в глазах у них, как искры,
Бьются крылья синих птиц!
Вот уже открылось небо — голубое полотно!
О, по цвету голубому стосковались мы давно!
И не меньше стосковались
242.
По ликующим словам,
По свободным, смелым жестам,
По несбыточным мечтам!
Дома стены, только стены,
Дома жутко и темно…
Там, не зная перемены,
Повторяешь всё одно…
Я скользил взглядом по лицам своих. Пойдут ли они за мною? Неужели могут не пойти? И что делать тогда? И можно ли вообще будет что-нибудь сделать? А главное — нужно ли то, что я хочу им предложить?
— …всё одно! Но так ведь трудно
Искры сердца затоптать!
Трудно жить, и знать, и видеть —
Но не верить, но не ждать!
И играть тупую драму, покорившись, как овца —
Без огня, без вдохновенья, без начала, без конца!..
… - Ладно, всё, — я поднялся. — Начинаем то, для чего собрались.
— "Взвейтесь, кострами…" петь будем? — уточнил Вадим.
— Обязательно, но в финале, — пообещал я спокойно. — Итак… Я хочу переправиться на Крит. И призываю вас следовать за собой, — это должно было прозвучать смешно. Но не прозвучало, хотя воцарившееся молчание стало удивлённым. Я продолжил: — Это ближе к неграм. Это ближе к загадочным местам на юге. Это ближе к разгадке мира, в который мы попали…
— Это ближе к нашей гибели! — заорал, вскакивая, Саня, словно его подбросила с места мощнейшая пружина. — Ты окончательно рехнулся, Олежек! Кем ты себя вообразил?! Королём Артуром?! Тогенбургом, блин?!
— Ты всё сказал? — полюбопытствовал я. Саня, тяжело дыша, сел. И уже сидя поднял голову:
— Я всё сказал. И я знаю, что меня не поддержат. Но попомните мои слова: очень скоро наступит время, когда мы — все мы! — склянёмся, что послушались этого авантюриста от справедливости. Взвоем!
— Меня пока ещё никто не послушался, — заметил я. — Как раз перехожу к этому вопросу. Называю имя и фамилию. Кто за Крит — говорят "да". Кто против — соответственно, "нет".
— Жизнь и свободу Гусу. Да, — задумчиво сказал Вадим.
— Пусть сгинет этот чех. Нет,(1.) — откликнулся Север.
Я усмехнулся:
— Легат Север,(2.) заткнитесь… Поехали… Вадим Демидов.
— Да.
— Александр Бубнёнков.
— Нет.
— Арнис Скалнис.
— Да.
— Татьяна Бурцева.