Путь в Иерусалим
Шрифт:
Эти торговые планы вдохновили Кнута сына Эрика, и он решил, что Эскиль будет его главным советником во всем, что касается торговли и денег, как только он, Кнут, завоюет три королевские короны.
Ну, а сейчас из всех их грандиозных планов могло решиться одно-единственное дело — дело Эмунда Однорукого из Форсвика, ибо его земля была как раз недостающим звеном в торговом пути между Норвегией, Свеаландом и Восточным Геталандом. Но это самое дело могло бы стать крайне выгодным для одной стороны и менее выгодным — для другой, как справедливо полагал Эскиль, и потому следовало начинать его с письменной сделки. В Арнесе найдется немного пергамента и письменных принадлежностей, но все же их хватит на такой документ, и все спросили у Арна, не
Выслушав объяснения Эскиля, Арн поднялся в башню, взял там все необходимое и остаток дня провел в работе над письмом. К ужину он вернулся с очень красивым пергаментом, на котором была уже восковая печать Магнуса сына Фольке. Так как письмо было составлено по-латыни, как обычно и делалось, чтобы придать документу законную силу, то Арну пришлось зачитать его несколько раз на северном языке:
— "Во имя святой и нераздельной Троицы. Я, Магнус, хозяин Арнеса, и два моих сына, Эскиль и Арн, извещают как ныне живущих, так и потомков, что позорная долгая распря между нами и Эмундом Ульвбане отныне прекращена и мы с помощью Божией и по взаимному согласию кладем ей конец следующим образом: Эмунд Ульвбане передает нам усадьбу Форсвик со всеми ее землями, полями, лесами, рыбными водоемами и прочим, что относится к усадьбе, так что она свободно и навсегда останется в нашем владении. К этому договору прилагается пятьдесят марок серебра.
Также и я, Кнут сын Эрика, который после Бога является инициатором соглашения, со многими свидетелями принимал участие в передаче усадьбы. Чтобы договор стал утвержденным и неоспоримым, мы скрепляем его печатями Магнуса и Кнута, и того, кто нарушит его, мы, данной нам властью от Господа нашего Иисуса Христа, Его матери и Пресвятой Девы Марии и всех святых, объявляем вне закона.
Свидетели сей сделки — Эскиль и Арн, сыновья Магнуса, Эйвинд сын Иона, Орм сын Регнвальда, Рагнар-пробст из Форсхема и многие другие, имена которых долго перечислять".
Арн трижды прочитал текст, пока наконец все не поняли его содержание, и присутствующие принялись оживленно обсуждать его. Норвежские родичи считали, что следует называть Эмунда не Ульвбане, а по справедливости — Однорукий. Магнус возразил им, что Эмунд охотнее поставит печать на письме, где его величают Ульвбане. Конечно, прозвище Однорукий он заслужил, но главным сейчас были не оскорбления, а заключение сделки. Однако норвежцы продолжали ворчать, уповая на посмертный суд или что-то вроде того.
Сам Кнут желал называться не просто отцовским именем, а с прибавлением титула — гех sveorum et gothorum, что по-латински означает: "король свеев и гетов". Его слова понял вначале один лишь Арн и воспротивился этому, ибо считал, что такой титул должен сперва стать действительным, получить законную силу, что вовсе не следует называться им прежде времени, ведь это все равно что делить шкуру неубитого медведя.
Никто не понимал, о чем они спорят, пока Арн не объяснил им, что значат латинские слова, и тогда взял слово Магнус: он сказал, что все присутствующие здесь надеются, что титул этот станет действительным уже в самом недалеком будущем и, может, стоит называться им прямо сейчас, но все-таки слишком много этих самых свеев и гетов не знают об этом обстоятельстве и считают, что король Свеаланда и Восточного Геталанда — Карл сын Сверкера. А мы составляем всего лишь письменную сделку, и чем правдивее она написана, тем более законна. Правда же заключается в том, что Кнут сын Эрика — это Кнут сын Эрика и останется таковым даже после того, как станет королем. Если на документе будет его печать, то он не потеряет своей законной силы и в будущем, несмотря на то что в нем отсутствует пресловутый титул.
Но Кнут не желал сдаваться в этом вопросе, и тогда Арн указал, что он фактически отразил в письме королевское достоинство Кнута. Вот эти многозначительные слова, которые Арн еще раз, медленно и с расстановкой, прочитал: "... того, кто нарушит этот договор, мы, данной нам властью от Господа нашего Иисуса Христа, Его матери Пресвятой Девы Марии и всех святых, объявляем вне закона".
Арн пояснил, что если читать это "мы" как относящееся лишь к Кнуту сыну Эрика, то, значит, именно он и имеет власть от Бога, а такую власть получает только король, и кроме того, только король имеет право объявить кого-то вне закона. Конечно, можно прочитать это "мы" и как относящееся ко всем лицам, перечисленным в письме, и тогда с натяжкой предположить, что угроза должна быть одобрена тингом. Но фраза составлена так, что трудно истолковать ее буквально. Целью Арна было сказать, что Кнут сын Эрика является королем Божией милостью, и в то же время не сказать этого.
Кнут примирился с доводами Арна, дал ему свою печать с тремя коронами и попросил поставить ее на документ. Теперь не хватало только печати Эмунда, но то, что она вскоре будет стоять рядом с другими печатями, считалось делом решенным, не смотря на то, что сам Эмунд в данный момент не имел ни малейшего понятия о готовящейся сделке.
На другой день Эскиль и Кнут, вся норвежская дружина и половина дружины из Арнеса должны были выехать в Форсвик. Арн спросил было, зачем так вооружаться, когда едут заключать мирную сделку в обмен на серебро, но Эскиль объяснил ему, что лучший способ избежать ссоры — это позаботиться о том, чтобы тот, с кем предстоит непростой разговор, сам меньше всего хотел бы поссориться. Норвежские дружинники подействуют на Однорукого остужающе. Когда Эмунд будет ставить печать на документ, он должен пребывать в добром здравии и спокойном расположении духа, иначе все провалится. Арн решил, что все понял, и успокоился.
Тут его отвел в сторону Кнут и шепнул, что Арну не стоит ехать с ними: его присутствие плохо отразится на настроении Эмунда. Предстоит заключить сделку, и это — дело Эскиля, а не Арна. Но скоро уже наступит время, когда, напротив, Арн будет полезнее своего брата.
Арн быстро и легко согласился — так быстро, что это даже удивило Кнута, беспокоившегося перед началом разговора. На самом деле у Арна были свои планы, и он осторожно намекнул, что пока его родичи отлучатся на озеро Веттерн, сам он отправится по делам в Хусабю. Кнут мгновенно смекнул, о чем идет речь, — Эскиль успел рассказать ему о Сесилии и тех хлопотах, которые могут возникнуть в связи с ней и Арном.
В воздухе ощутимо пахло весной, снега было немного, но ледоход еще не начался. Тяжело нагруженные и вооруженные люди выехали из Арнеса. Поклажу они везли на спине или в сумках, привязанных к седлам, так как повозка или даже сани увязли бы с тяжелым грузом в подтаявшем снегу. Время для поездки, сразу же после дня святой Гертруды, было выбрано намеренно, так как Эмунд и его люди не ждали гостей и это значительно упрощало дело.
Сперва всадники скакали на север и добрались до Тидана, покрытого льдом. Оттуда было легче доехать до Аскеберги, места тинга, где они и заночевали в оставленных там палатках. На следующий день выехали с восходом солнца, чтобы прибыть в Форсвик в сумерках и проникнуть на двор усадьбы прежде, чем люди Эмунда обнаружат гостей.
И это им удалось. Изумленные Эмунд и его люди были быстро схвачены и разоружены. Дружинников хозяина, у которых могло быть оружие, заперли в кладовых и кузницах, и сторожили их суровые норвежцы. Таким образом, в господском доме остались только Эмунд, его взрослый сын Гермунд, жена Ингеборг и трое малолетних детей. Еще в доме находились слуги, но гости тщательно проверили, нет ли у них оружия.
Эскиль и Кнут угощались, громко, без стеснения переговариваясь; Эмунд и его люди отвечали на все вопросы односложно и с подозрением.