Путь воина
Шрифт:
Арфос выглядел столь же пораженным ужасом, как если бы Конан предложил ему спрыгнуть со стен Мессантии.
— Моя мать!
— Не говори матери…
— Она узнает. А потом она покончит с этим сватовством. Она хочет командовать мной так же сильно, как хочет заполучить деньги Ливии. Если она подумает, что я ускользаю из-под ее власти, мне не видать покоя. Она может даже обыскать весь дом и найти мое потайное убежище!
— А что важнее? Ливия или этот склад?
Арфос встал, с немалым достоинством:
— Капитан Конан! Если б я не применил свои способности и средства
— За это можно поблагодарить и меня, — заметил Конан. — Я обычно не столь добр с людьми, которые подходят ко мне с обнаженной сталью.
— Мне тоже так кажется, — согласился Арфос. — Это еще одна причина, почему я хочу, чтобы вы были мне другом, капитан. Или по крайней мере тем, кому могу доверять. Нелегкое это положение — охранять свой тыл от родной матери.
С этим Конан не мог спорить и потому готов был поддержать тост, предложенный Арфосом. Вино оказалось не самым лучшим из всех, какие ему довелось попробовать в Аргосе, и разлили его в деревянные чаши, но Арфос позаботился выпить первым, чтобы Конан не подумал, будто вино отравлено.
— А теперь, капитан, думаю, вам лучше отправляться в путь, вам и вашим людям. В качестве последней части исцеления людей моей матери я дал им выпить сонного зелья. Прежде чем они проснутся, солнце будет уже высоко в небе. При удаче они лишь назавтра хотя бы вспомнят, как они получили свои раны и кто их исцелил.
Тон Арфоса сделал эту просьбу приказом. Приказом, которому, решил Конан, ему будет совсем не вредно подчиниться. У него имелись надежды снова переспать с госпожой Дорис. Его не особенно волновало, будет ли у них еще одна схватка в постели, как ни приятна была мысль о ней. Ему не очень-то хотелось покидать дом, не сказав несколько слов его хозяйке на случай, если действительно существовала какая-то известная только ей тайна, которая могла помочь Ливии.
Не имеет значения. Битвы редко разворачивались так, как замышляли их капитаны, и Конан теперь знал, что аргосийские битвы подчинялись этому правилу, даже когда никто и не прикасался к стали!
Глаза госпожи Ливии напоминали цветом ледяную пещеру в Ванахейме, когда они изучали Конана. И они также, казалось, делали покои этой дамы такими же холодными, как та пещера.
— Итак, капитан Конан. Вы потеряли одного человека и подвергли опасности остальных. Сами едва вырвались из западни. И все же говорите, что понятия не имеете об этой "тайне" Дома Лохри?
— Только предположение, сударыня. — С тех пор как он покинул незадолго до рассвета дворец Лохри, у Конана не нашлось много времени на обдумывание того, а что же, собственно, могла затевать госпожа Дорис. Почти все утро он занимался тем, что приводил своих воинов домой, подыскивал место для тела Джаренза. Он успел перекинуться парой слов с уводимыми Резой пленниками. А потом почти весь полдень — расстановка людей на посты, оставленные Резой, чтобы прикрыть все опасные точки. К тому времени, когда требование госпожи Ливии явиться к ней стало опасно игнорировать, сад уже окутывали вечерние сумерки.
— От предположений на войне мало толку, — бросила Ливия. — И отец, и опекун твердили мне об этом в один голос. Ты и сам говорил примерно то же.
— Я этого не отрицаю, сударыня.
— Тогда к чему строить нелепые догадки?
— Сударыня, иногда это самое лучшее, что может сделать капитан. По крайней мере он не будет просто сидеть и ждать, когда враг сделает следующий шаг. Если вы думаете, что выпадет такая удача…
Голубые глаза сузились, и Ливия провела языком по пухлым губкам. Конану казалось, что эти губы сделались краснее, чем прежде. И грудь Ливии, казалось, вздымалась еще более соблазнительно.
Конан покачал головой:
— Думаю, мы израсходовали примерно всю удачу, какую собираются подарить нам боги или еще кто-либо. Нам надо решить, что мы предпримем, как только вернется Реза.
— Согласна. Отлично, капитан. Я выслушаю вашу догадку, если вы скажете мне, почему у вас нет ничего получше. Ведь после той драки у вас была возможность поговорить с госпожой Дорис, не так ли?
Язык Конана отказывался повиноваться ему. Комнату затопило молчание, молчание, похожее на воду. Оно текло вокруг Конана, затрудняя дыхание. В этом молчании он услышал донесшиеся из сада тихие переборы лиры.
Голубые глаза мгновенно сделались из ледяных горящими.
— Так! Ты провел ночь с госпожой Дорис, но не нашел ни малейшей возможности с ней поговорить?
Солгать Ливии Конан мог не больше, чем соврать богине. На самом-то деле он подозревал, что возмездие Ливии за ложь будет намного быстрее и вернее.
— Да. Боюсь, что когда мужчина и женщина…
— Кувыркаются в постели, пока не теряют всякий разум?
— Сударыня…
— Ну, не вижу, что еще тут можно было поделать. И не называйте меня нескромной. Я не желаю больше никогда слышать это слово. Женщине не требуется быть высокородной шлюхой, чтобы знать несколько истин о постельных забавах!
Нескромной Конан назвал бы Ливию в последнюю очередь, хотя бы лишь потому, что не желал, чтобы ему разбили голову кувшинчиком с духами. На самом-то деле самым лучшим казалось — помалкивать, пока ярость Ливии не поутихнет.
На это потребовалось некоторое время, и за это время Конан услышал, как его обзывают такими словами, какие швыряли ему в лицо лишь немногие женщины. За половину тех слов, какими обозвала его Ливия, большинство женщин заработали бы несколько крепких шлепков по заднице или окунание в ближайшую навозную кучу.
С Ливией было б неблагоразумным и то и другое — по крайней мере, прямо сейчас, — и Конан сохранял спокойствие еле-еле, пока у нее не иссякли и запас бранных слов, и дыхание. Когда она наконец рухнула в кресло, он даже рискнул взять веер и помахать им. Она не стала возражать, только подняла руку вытереть пот с лица.
Снова последовало долгое молчание, пока Ливия не совладала со своим языком.
— Конан, я не стану просить прощения. Если ты думал, что Дорис скинет вместе с платьем все свои тайны, — нет, так я тебя уже называла, не правда ли?