Шрифт:
1
Северная Луизиана, март, сорок третий год правления куриан
Зеленый массив, известный когда-то как лес Кисачи, ныне превратился в жаркие, влажные джунгли. Годами его наполнял спертый, мертвый воздух, вонючие испарения с болот медленно, но неуклонно поглощали все созданное людьми.
Ветви кипариса, закутанные в саван из лишайников, переплетаются наподобие навеса и создают такой сумрак, что свет не пробивается туда даже днем.
В этой полутьме по обеим сторонам старой дороги оседают руины домов. Дорога пока еще сдерживает наступление зарослей, словно
Длинная цепочка людей движется среди замшелых деревьев, и застигнутые врасплох птицы взмывают в воздух с испуганным криком. В голове и хвосте колонны идут воины, одетые в оленью кожу. Лица путников загорели и обветрились до того же самого оттенка, что и их кожаная одежда. Они несут с собой винтовки и готовы при первом же признаке опасности пустить их в ход, защищая пять идущих в середине колонны семей. Люди в центре одеты в мешковатые комбинезоны лимонного цвета. Пятна более яркого цвета под мышками и на внутренней поверхности бедер говорят, что комбинезоны когда-то светились яркой, фосфоресцирующей желтизной, но постепенно износились и поблекли. Группа подростков, одетых так же, как и старшие воины, идет позади всех, подгоняя вереницу из пяти вьючных мулов.
Во главе колонны, за двумя молчаливыми проводниками, шагает молодой человек. В нем еще угадывается угловатость юноши, но в глазах таится пугающая глубина.
Его длинные, до плеч, волосы, туго стянутые ремешком на затылке, блестят, как вороново крыло, даже в полумраке леса. С такой загорелой кожей и в одежде из оленьих шкур три века назад он мог бы сойти за коренного жителя этих земель, за сына французского траппера и девушки из племени ирокезов.
Его длинные изящные пальцы бродят по тяжелому ремню, от пистолета в кобуре до бинокля, дотрагиваются до рукояти паранга с широким лезвием, затем передвигаются к фляге, что висит на поясе. Поцарапанный и видавший виды компас в футляре болтается на черном нейлоновом шнурке на груди, а толстый кожаный планшет с картой перекинут через плечо и стучит по спине. В отличие от остальных, молодой человек идет с непокрытой головой. То и дело он оборачивается на своих солдат и вглядывается в лица людей в желтом, будто прикидывая, сколько еще его подопечные смогут пройти. Но он не отрывает надолго беспокойного взгляда от дороги.
Если они придут, то сегодня.
Лейтенант Дэвид Валентайн снова подумал об этом, когда солнце скрылось за горизонтом. Он надеялся до темноты увести людей немного севернее от трассы, но сегодня, на четвертый день пути от брода через Ред-Ривер, их продвижение замедлилось. Валентайн и его Волки прикрывали живым щитом двадцать семь мужчин, женщин и детей, которые отважились на побег.
Семьи уже привыкли к трудностям пути и хорошо слушались приказов. Да и неудивительно – эти люди выросли в мире, где неповиновение означало смерть, так что их покорность была вполне объяснима.
Если бы отряд Волков шел сам по себе, то давно уже оказался бы на Свободной Территории. Но Валентайн должен был доставить беглых на север в целости и сохранности. Четыре часа назад они пересекли последнюю преграду – шоссе и линию железной дороги, соединяющую Даллас с Миссисипи близ Виксберга.
Затем Валентайн вел их еще несколько миль. У путников почти уже не осталось сил.
Лейтенанту с трудом
Каждый Волк умел управлять своим сознанием, низводя его до примитивно-животного уровня. Но отягощенный новыми обязанностями и обеспокоенный темнотой, окутавшей лес, Валентайн изо всех сил боролся с волнением и мыслями, прорастающими сквозь его защиту, как ядовитые сорняки.
Жнецы лучше распознают жизненную энергию по ночам. Однако подопечные Валентайна выделяли ее столько, что, несмотря на все заросли, прочесть их можно было за мили. Если учитывать еще и специфическую ауру Волков, Жнецы должны слететься сюда, как мотыльки на свет костра.
Резкий крик впереди ворвался в тревожные размышления Валентайна. Он поднял руку, приказывая колонне остановиться. Гарнет, один из разведчиков, жестом подозвал его.
– Сэр, вон там, в расщелине, вода, – доложил разведчик, когда Валентайн подошел. – Место кажется безопасным.
– Хорошо, отдохнем часок, – сказал Валентайн достаточно громко, чтобы его услышали люди. – Но не больше. Мы слишком близко к дороге, чтобы разбивать лагерь.
Люди напились из ручейка, тонкой струйкой пробивающегося из узкой расщелины, и лица фермеров просветлели, контрастируя со сгущающейся тьмой ночи. Некоторые сняли обувь и растирали ноющие ноги. Дожидаясь, пока беглецы и его люди напьются, Валентайн отвинтил крышку пластиковой фляги.
Когда приглушенный звук, похожий на лай лисицы, раздался с юга, Волки немедленно бросились за деревья. Одетые в желтые комбинезоны работники лая не слышали и испуганно сбились в кучку.
Рядом с Валентайном появился старший сержант Патель.
– Собаки? Не повезло нам, сэр. Или…
Валентайн, все еще погруженный в свои мысли, едва расслышал слова Пателя. Работники испуганно зашептались.
– Тихо! – резко бросил Валентайн внезапно осипшим от непривычной жесткости голосом. – Сержант, кто лучше всех знает местность?
Взгляд Пателя ни на секунду не отрывался от леса на юге.
– Думаю, Барж, сэр. Или разведчики. Барж здесь много патрулировала, ее семья живет к западу отсюда.
– Приведешь ее?
Патель привел Барж, испытанного воина, чье тело, гибкое и тонкое, никак не подходило к ее имени. Ее руки с побелевшими костяшками сжимали винтовку.
– Сэр? – спросила она.
– Барж, нам, похоже, придется пострелять сегодня, – очень тихо ответил Валентайн, так чтобы излишне не волновать фермеров, – где бы найти хорошее местечко?
Женщина в задумчивости подняла глаза к небу.
– Есть тут один старый амбар, мы его использовали, когда патрулировали. На запад отсюда, даже на северо-запад, мне кажется. Там цементный фундамент и сеновал в приличном состоянии.
– Сколько туда добираться?
– Меньше часа, сэр, даже с ними, – сказала она, дернув подбородком в сторону сгрудившихся в кучку работников.
Их желтые комбинезоны в сумраке казались голубоватыми.
Валентайн кивнул, показывая, что внимательно ждет продолжения.