Путь всех призраков
Шрифт:
Таких рабочих Олми и видел с пирамиды. На незваных гостей они не обратили внимания.
Щель закрылась, и Олми дал машине задание ехать дальше.
– Мы такими станем?
– спросила Карн.
– Каждый из нас станет сразу множеством таких, - ответила Расп.
– Приятно было узнать!
– сардонически заметила Карн. Вращающиеся впереди тени придавали земле размытый и
безумный характер - как при несфокусированной покадровой съемке. Только главные ориентиры не менялись от порывов метафизических исправлений: Наблюдатель, из немигающего глаза
Олми приказал аппарату остановиться, но Расп схватила его за руку.
– Едем дальше. Отсюда мы ничего сделать не сумеем. Олми широко ухмыльнулся и откинул назад голову; потом состроил гримасу, как обезьяна из доисторического леса, - показал этому безмерному сумасшествию зубы:
– Дальше!
– упрямо сказала Карн.
Машина покатилась вперед, подскакивая на острых выступах, которые какая-то сила через равные промежутки затолкала в песок.
Послышались новые звуки, заглушившие шипение меняющих положение мировых линий. Они были похожи на симфонию скребущих и стучащих метел. Олми подумал, что вопль, поднимающийся от башни и Замка, мог бы быть песнью горящего леса - если бы деревья могли петь о своей боли. Тысячи белых фигур издавали тысячи разнообразных звуков, словно безуспешно пытаясь заговорить друг с другом. Слышались ничего не выражающие речи, монотонная бессвязная чушь, попытки передать чувства и мысли, которых в действительности у них быть не могло…
До этого момента тело посылало Олми постоянные волны страха. Он старался держать себя в руках, но о страхе не забывал; забыть было бы бессмысленно и неправильно, потому что именно страх напоминал ему о том, что он пришел из мира, обладающего смыслом, объединенного и последовательного - из мира, который действовал и существовал.
И все же страх был несравним с тем, что они видели перед собой, и не мог служить адекватной реакцией. Такую угрозу тело просто не подготовлено вынести. Позволь Олми себе закричать, он бы не смог закричать достаточно громко.
«Смерть, с которой все мы. знакомы, - сказал он себе, - это завершение чего-то существующего; здесь смерть станет ужаснее, чем ночной кошмар, ужаснее, чем ад, создаваемый воображением для врагов и неверных».
– Знаю, - сказала Карн, и ее руки, державшие ключ, затряслись.
– Что знаешь?
– спросила Расп.
– Каждый метр, каждая секунда, каждое измерение обладает здесь своим сознанием, - проговорила Карн.
– Пространство и время спорят, сражаются.
Расп вскинулась и взвизгнула:
– Нет здесь сознаний, ни одного!
Они вступили в пограничную зону сумерек. Вид окружающего откликался в сознании глубокими быстрыми толчками. Оказавшись в середине тени, Олми внезапно ощутил прилив восторга. Он увидел разноцветные вспышки; сознание поддавалось штурму доселе неизвестных ему чувств, угрожающих вытеснить страх.
Олми взглянул налево, в вихрь, заворачивающийся против часовой стрелки, предвкушая каждое мгновение темноты. Экстаз, радостное опьянение, внезапный спазм великолепия… Он мог проникнуть взглядом в глубину собственного мозга, вниз, туда, к основаниям каждой мысли - где кто-то рисует и укладывает в ряды на длинных столах символы, не имеющие сейчас значения, потом сталкивает и смешивает их до тех пор, пока они не становятся чувствами, мыслями и словами.
– Это как открытие врат!
– прокричала Карн, видя выражение лица Олми.
– Только гораздо хуже. Это опасно! Очень опасно!
– Не отбрасывай это, не подавляй!
– предупредила Расп.
– Просто внимательно смотри, что перед тобой! Нас научили так делать при открывании.
– Но это ведь не врата!
– заорал Олми, силясь перекричать отвратительную симфонию метел.
– Нет, врата!
– ответила Расп.
– Много маленьких врат в непосредственно смежные миры. Они пытаются отдалиться от соседствующих реальностей, расщепиться, но брешь собирает их, удерживает. Они текут назад за нами, вдоль по нашим мировым линиям.
– Назад к самому началу!
– воскликнула Карн.
– Назад к нашему рождению!
– крикнула Расп.
– Стоп!
– сказала Карн, и Олми остановил машину.
Двое подмастерьев, еще почти девочки, с широко распахнутыми глазами и серьезными выражениями на бледных лицах, выбрались из открытого аппарата и решительно зашагали по волнистой поверхности песка, клонясь под давлением потоков иных реальностей. Их одежда меняла цвет, волосы - форму, но они шли до тех пор, пока ключи не поднялись вверх, будто по собственной воле.
Расп и Карн развернулись лицом друг к другу.
Олми сказал себе - тому, что осталось от его сознания, - что сейчас они попытаются создать воронку, кольцевые врата, которые заставят все это встретиться с основным потоком Пути. Внутри Пути царил основанный на несоизмеримых противоречиях покой, чистый и очищающий. Там, в потоке, это безумие схлопнется и станет меньше, чем небытие, превратится в парадоксы, которые сами себя вычеркнут и сократят.
Он вскочил на сиденье машины, наблюдая за близнецами, восхищаясь ими. Енох их недооценивает. И я тоже. Именно этого хотел Рай Орнис, именно поэтому выбрал их.
Олми сжался: что-то приближалось. Не успев нырнуть или отпрыгнуть в сторону, он оказался между двумя складками тени, как букашка, зажатая между пальцами, и его тело подбросило над машиной. Олми извернул шею, чтобы взглянуть назад на размытые очертания машины, на близняшек, поднимающих свои ключи, на испещренный полосками волн песок. Казалось, аппарат вибрирует, и следы колес извиваются за ним, как змеи. Затем близнецы и машина исчезли из виду очень надолго, словно никогда не существовали.
Мысли Олми перепутались, и тело издало восторженный визг. Задрожал каждый нерв, и сразу вся его память предстала перед ним с изумительной четкостью, а различные его «я» изучали ее с разных сторон. Отличить настоящее от будущего стало невозможно; и то, и другое было лишь отдельными картинами воспоминаний. Его ориентир сместился туда, где жизнь представлялась ровным полем, и в этом поле проплывали миллионы вероятностей. То, что случится, и то, что случилось, стало неотличимо от невыбранных и непрожитых событий, которые могли бы произойти.