Путанабус. Трилогия

Старицкий Дмитрий

23 год, 14 число 4 месяца, пятница, 15:30.

Прикатил домой после лекций в колледже – после дождей я сразу пересел на трехколесный скутер типа моторикши. А что – удобно, дешево, почти везде проходимо и топлива мало кушает. Сколько мне одному того груза везти надо? Слезы.

А что до безопасности, так в наших пригородах серьезное зверье уже давно повыбили. А местный горный лев давно решил с человеком не связываться, шибко умная зверюга. И о бандитах давно уже ничего не слыхали. Обходят они протекторат Русской армии по широкой дуге. Во избежание. Только чичи время от времени на юге шевелятся. Но это от нас далеко. И егеря свой хлеб там недаром едят.

Но автомат я с собой постоянно вожу, на всякий пожарный.

Как и «маузер».

Так вот, прикатив домой, неожиданно для себя обнаружил на внешнем крыльце Дюлекан Комлеву. Одетая в незнакомую мне униформу, она в обнимку со своей длинной «арисакой» кемарила посолдатски, сидя на большом фанерном чемодане, закутанная в хлопковую куртку. Все же еще свежо у нас в предгорьях после мокрого сезона.

Рядом с ней стояла детская коляска на больших деревянных колесах, симпатичная такая – плетеная из ротанга и окрашенная в несколько цветов. Явная самоделка. И пара вещевых мешков под ногами вместе с длинной оружейной сумкой.

Я обрадовался. Все же после нашего прошлогоднего вояжа все «звезды путанабуса» для меня – родные люди. Родня новоземельная. Ближе них никогото на ЭТОМ свете и нет.

Новая Земля. Протекторат Русской армии.

Пригород Демидовска. Поселок Нахаловка.

23 год, 14 число 4 месяца, пятница, 17:30.

Сервировка стола в кабинете, наскоро мной собранная, уже успешно порушена. Только один стакан, наполовину наполненный темным ромом, сиротливо стоял под коркой серого хлеба нетронутым.

Большая фотография Тани из «Календаря Зорана» за ним, прислоненная к стене, по углам рамы затянута черным крепом.

Я второй раз за год осиротел на этой Новой Земле.

Земля утрат.

Нет больше Тани Бисянки. Эльфийки с фиолетовыми глазами из зачарованного леса.

– Дочку Таня родила в мокрый сезон, четырнадцатого числа второго месяца двадцать третьего года, – рассказывала слегка прихмелевшая Дюля. – Восемьдесят дней назад. Ровно. А как только устаканилось с дождями, она в отставку подала. Приняли, хотя долго уговаривали остаться в инструкторах. Карьеру обещали. Но в итоге засчитали ей полностью службу за год. День за три – боевых. Остальные – день за два, в том числе и декретный отпуск. Получилось даже больше календарного года. Этого – новоземельного. А я просто отпуск взяла. И мы поехали к тебе, надеялись, что не выгонишь.

– Ты чё несешь, Дюль, окстись! – возмутился я в лучших чувствах. – Чтобы я вас выгнал?

– Кто тебя знает? Может, пока мы воевали, ты тут себе порядочную нашел? И вдруг на пороге – девка приблудная с дитем в подоле. Впрочем, проехали уже. Налей.

Я плеснул в стаканы на палец. Коричневого кубинского рома, который Дюлекан привезла с островов.

Моя бутылка «Новомосковской», едва вынутая, была ею засунута обратно в морозилку. А в руках у нее оказалась квадратная литровая бутылка с этим пойлом.

– Это Таня для тебя, козла, тащила. Порадовать хотела, – причитала Дюля, привычно вынимая пробку из бутылки. – Все же это первый ром с Кубы. Новой Кубы. А Таня так и не смогла стать кубинкой, в отличие от меня. Для нее ром – экзотика. Она вообще там как монашка жила. Вот скажи мне как на духу: за что тебя так любить?

– Как это случилось? Где ее похоронили?

– Похоронили ее порусски в Береговом на военном кладбище с воинскими почестями. На кубинских мостках. Все же Бисянка – лейтенант нашей армии. Я не дала этим полосатым выкинуть ее в море по их дурной традиции. Мы уже практически прошли архипелаг. Так, несколько мелких островков оставалось по правому борту. Уже, считай, прямая трасса до Берегового. Кто бы мог подумать, что какаято гнида там еще скрывается. Из пулемета нас обстреляли. С берега. Таня нагнулась, чтобы Маришанечку собой прикрыть – тут ей в висок пуля и прилетела. Сразу наповал. Не нагибалась бы – так бы мимо и прошла между ней и дочкой. Судьба! Никуда от нее не уйдешь. Судьбы и боги боятся. Отомстили ей, гады, за полсотни своих подельников.

– Сколько? – удивился я.

– Если точно считать, то ее личный счет – пятьдесят шесть жмуров. На прикладе увидишь. Каждый жмур – маленький серебряный гвоздик.

– Прям как у ее деда, – вырвалось у меня.

Дюлекан выпила, поставила стакан со стуком на столешницу, потом развязала горловину второго сидора и вывалила на стол несколько небольших свертков.

– Это документы на Таню и Маришаню, чтоб пенсию дочке оформить по гибели кормильца и вообще легализовать ее тут у вас в орденской бюрократии.

– Что я – дочку не прокормлю?! – возмутилась моя самость.

– Прокормишь, Жорик, я в этом теперь не сомневаюсь, – согласилась Дюлекан, но моментально выдала новое возражение: – Но пенсия дочери за погибшего офицера нашей армии на Кубе – святое. Не обижай всех нас отказом.

Развернула второй сверток и высыпала на стол несколько тяжелых знаков на винтах.

– Это Танины награды.

Дюля ласково перевернула знаки и выложила их в ряд.

– Ее кубинские награды, – уточнила она. – Боевой орден Камило Сьенфуэгоса и почетный знак снайпера, упокоившего полсотни врагов. – Она повертела в руках знак – позолоченные скрещенные в горизонтальной плоскости винтовки, в центре которых небольшой медальон с цифрами «50». – И медаль за освобождение Диких островов. Это тебе на хранение в семью.

– И у тебя такие награды есть?

– Есть, – ответила гордо. – Орден Че Гевары.

– А что не носишь? – спросил я.

Дюля усмехнулась застенчиво, отвела глаза, а потом выдала:

– Сиську трет винтом.

Кинула на стол еще толстую пачку фотографий, сказав устало:

– Потом посмотришь. Я не смогу. Я плакать буду. Налей еще. Наташку заодно помянем.

Выпили, по старой русской традиции, не чокаясь.

– Там еще в оружейной сумке, – припомнила Дюлекан, – ее «светка» с оптическим прицелом, наган, наградная «беретта» и почти десяток разных никелированных револьверов. Для твоей коллекции, между прочим, Таня это блескучее барахло собирала из трофеев. Старалась. У других выменивала.

Последнюю фразу Дюля сказала как бы с осуждением, кивнув на стену, где эта коллекция была у меня развешана.

Новая Земля. Протекторат Русской армии.

Пригород Демидовска. Поселок Нахаловка.

23 год, 14 число 4 месяца, пятница, 21:20.

– И запомни, Жорик, ты был единственным мужчиной в короткой жизни Бисянки. Как она тебя любила! Как любила! Аж завидки брали. Ну не стоит ни один мужик такой любви. Как увидела она тебя на конкурсном отборе, еще там, в Старой Москве, так и пропала. А ты слепой дурень был. Чурка безглазая. – Дюля смахнула слезу мизинцем. – Я изза этой зависти к Танькиной любви и с Доннерманом спуталась. Вам назло. А, ладно… Дело прошлое.