Путешественник не по торговым делам

Диккенс Чарльз

В заключение мы с большим чувством исполнили «Благослови, боже, принца Уэльского!» и благословляли его королевское высочество до такой степени, что я с трудом отдышался, когда мы закончили. Разделавшись с хоровыми занятиями, мы с великолепной бодростью образовали мгновенно несколько каре и принялись за устные уроки, как будто никогда ничем другим не занимались и никогда ни о чем другом не думали.

Не будем распространяться о бесславном положении, в котором мог бы очутиться путешественник не по торговым делам, скажем лишь, что выручило этого хитрого индивидуума лишь глубокомысленное молчание. Возьмите пять в квадрате, умножьте на пятнадцать, разделите на три, вычтите из полученной разности восемь и прибавьте четыре дюжины. Дайте ответ в пенсах и скажите, сколько яиц можно купить на эти деньги по три фартинга штука? Едва только условия продиктованы, как с десяток мальчуганов уже выпаливают ответы. Некоторые от истины далеки, другие — очень близки, у некоторых мысль работает так точно, что сразу же можно определить, какое именно звено цепочки второпях выпало. Пока что вполне правильного ответа нет ни одного, но взгляните, как ходят ходуном пуговицы на жилете — материальной оболочке духа, занятого упорными вычислениями, как этот дух заставляет хмуриться случайную шишку на материальном лбу в процессе напряженной работы над задачей, которая решается в уме! Это мой уважаемый друг (если он позволит мне так называть себя) — горнист. Правая рука его нетерпеливо тянется в, знак того, что его осенило решение, правая нога выставлена вперед. Горнист разрешает загадку, затем отзывает на место руку и ногу и, прикрывая шишку, ждет следующей головоломки. Возьмите три в квадрате, умножьте на семь, разделите на четыре, прибавьте пятьдесят, вычтите тринадцать, умножьте на два, удвойте. Дайте

ответ в пенсах и скажите, сколько получится полупенсов. Мудрый, как змий, музыкант, ростом не более четырех футов, который играет на извивающейся подобно этому пресмыкающемуся трубе, мгновенно вскидывает руку и тушит арифметический пожар. Расскажите что-нибудь о Великобритании, расскажите что-нибудь о главных предметах ее производства, расскажите что-нибудь о ее портах, расскажите что-нибудь о ее морях и реках, расскажите что-нибудь об угле, железе, хлопке, лесе и скипидаре. Каре ощетинивается лесом поднятых правых рук. По-прежнему не отступает ни на шаг от истины горнист, всегда мудр, как змий, четырехфутовый музыкант, всегда бодры и блистательны в ответах все оркестранты. Я замечаю, что цимбалист время от времени кидается на заданный вопрос очертя голову, лишь бы только не остаться в стороне, но таковы уж, по-видимому, повадки его инструмента. Все эти вопросы и много других, им подобных, задает с места в карьер человек, которому никогда не приходилось экзаменовать этих мальчиков. Приглашают задать несколько вопросов и путешественника, и он, запинаясь, вопрошает, сколько рождений будет у человека, родившегося двадцать девятого февраля, к тому времени, когда ему исполнится пятьдесят лет? Ощущение, что где-то здесь кроется ловушка и подвох, мгновенно охватывает всех, и вот горнист уже исчезает за вельветовыми куртками ближайших соседей, испытывая, по-видимому, настоятельную потребность собраться с мыслями и углубиться в себя. Тем временем змеиная мудрость высказывает гипотезу, что у этого человека будет только одно рождение за все это время, потому что разве может быть у человека больше одного рождения, при том, что он только один раз рождается и только один раз умирает? Посрамленный путешественник признает правоту замечания и меняет формулировку вопроса. Все погружаются в размышления, предлагаются несколько ошибочных ответов, и цимбалист выпаливает «шесть!», а почему шесть — и сам не знает. Но тут из своей Академической рощи скромно выходит горнист; правая рука его вытянута, правая нога вперед, шишка отливает всеми цветами радуги: «Двенадцать и два в остатке!»

Не ударили лицом в грязь и ученицы женской школы «Сокращенной системы». Вполне возможно, что они выдержали бы испытание с еще большей честью, если бы их молоденькая учительница-практикантка была более приветлива. Ибо, мой юный друг, холодный взгляд и суровое обращение никоим образом не являются мощным двигателем, как вы в своей наивности полагаете. И девочки и мальчики отлично писали — и под диктовку и списывая готовые тексты; и те и другие умели стряпать; и те и другие умели починить свое платье; и те и другие умели быстро и ловко прибрать все вокруг. Вдобавок к этому, девочки еще приобретали знания по домоводству. Система и порядок чувствовались уже в песенках, которые распевались в детском приюте, где мне тоже удалось побывать; в зачатке их можно было обнаружить и в приюте для самых маленьких, куда с радостными криками утащили трость путешественника и где «доктор» — двухлетний медик, получивший свой диплом в ночь, когда его нашли под дверью аптекаря, — принимал гостей с отменной вежливостью и радушием.

Эти школы славились уже давно, задолго до появления «Сокращенной системы». Впервые я видел их лет двенадцать — пятнадцать тому назад. Но после введения «Сокращенной системы» здесь было наглядно доказано, что восемнадцать часов в неделю, проведенных за книгами, приносят гораздо больше пользы, чем тридцать шесть, и что ученики стали теперь гораздо живее и смышленее, чем прежде. Было также неожиданно доказано благотворное влияние музыки на всех детей. Совершенно очевидно, что значительное сокращение стоимости и срока обучения дает еще одно огромное преимущество этой системе образования. Продолжительность обучения особенно важна, ибо неимущим родителям обычно не терпится поскорее начать пожинать плоды трудов своих детей.

На это могут возразить: во-первых, все это прекрасно, но чтобы добиться успеха, необходимо иметь соответствующие условия, которые найдутся далеко не везде, да и детей нужно специально подбирать. Во-вторых, все это прекрасно, но, по всей вероятности, очень дорого. В-третьих, все это прекрасно, но доказательств хороших результатов пока еще нет, сэр, их нет!

Относительно первого пункта — соответствующих условий и подбора детей. Годятся ли трущобы Лаймхауза для того, чтобы устроить там детский рай? И можно ли считать законно— и незаконнорожденных детей нищих грузчиков, обитающих в этом береговом районе, исключительно подходящими для подобного эксперимента? А между тем школы, о которых я говорю, находятся в Лайм-хаузе, и это школы Приходского Совета Степни для детей бедноты.

Относительно второго пункта — дороговизны. Можно ли считать шесть пенсов в неделю чрезмерным расходом на образование одного ученика, если сюда входит и жалованье учителям и даже их питание? Ну а что, если расход не шесть пенсов в неделю и даже не пять? Все это обходится всего лишь в четыре с половиною пенса!

Относительно третьего пункта — но ведь доказательств-то пока еще нет, сэр, их нет! А разве недостаточное доказательство, что «Сокращенная система» дала гораздо больше действительно отвечающих своему назначению учителей-практикантов, чем «Несокращенная»? Или что ученики школ «Сокращенной системы» в состязаниях по правописанию одержали верх над учениками первоклассной приходской «Несокращенной» школы? Или что воспитанники школы — юнги так нужны торговому флоту, что капитаны с образцовой репутацией более чем охотно принимают этих мальчиков на свои корабли и притом совсем безвозмездно, тогда как прежде их приходилось отдавать в ученье и платить по десять фунтов с каждого в большинстве случаев какой-нибудь корыстной скотине (в образе пропойцы-капитана), часто исчезавшей раньше срока, если — не выдержав жестокого обращения — еще раньше не исчезал сам мальчик? Или что этих мальчиков высоко ценят в военном флоте, который они и сами предпочитают, потому что «там везде чистота и порядок»? Или, быть может, доказательством послужат заявления капитанов военного флота, которые пишут: «Трудно ждать лучшего от ваших маленьких воспитанников»? Или, быть может, доказательством послужит следующее свидетельство: «Посетивший школу судовладелец рассказал, что, когда во время последнего плавания его корабль, имея на борту одного из воспитанников школы, проходил Ламанш, лоцман заметил: „Жаль, что бом-брамсель поднят. Лучше бы его спустить“. Не ожидая приказания и не замеченный лоцманом юнга, принятый на корабль прямо из школы, мгновенно залез на мачту и спустил бом-брамсель. Когда, немного погодя, лоцман снова бросил взгляд на мачту и увидел, что парус спущен, он воскликнул: „Кто же это расстарался?“ — на что бывший на корабле судовладелец ответил: „Да это тот парнишка, которого я взял всего два дня тому назад“. После чего лоцман сразу же спросил: „Где же это его так выучили?“ Мальчик никогда до той поры не видел моря и ни разу не был на настоящем корабле. Или, быть может, доказательством послужит то, что Приходский Совет Степни не успевает удовлетворять все запросы, поступающие на этих мальчиков из военных оркестров? Или что за три года девяносто восемь из них поступили в полковые оркестры? Или что оркестр одного только полка принял двенадцать человек? Или что командир этого самого полка пишет: „Мы бы взяли еще шестерых. Отличные ребята!“ Или что один из мальчиков — все в том же полку — стал уже помощником капельмейстера? Или что люди, возглавляющие самые разнообразные предприятия, тянут в унисон: „Побольше бы нам таких мальчиков — они проворны, они послушны, на них можно положиться“? Видел я и другие доказательства своими собственными не торговыми глазами, хотя и не полагаю себя вправе упоминать, какое общественное положение занимают сейчас некоторые весьма почтенные мужчины и женщины, бывшие некогда нищими, призреваемыми Приходским Советом Степни.

Мне нет нужды утверждать, какие замечательные солдаты могут выйти из некоторых мальчиков. Многих из них привлекает военная служба, и как-то раз, когда один из бывших воспитанников зашел навестить родную школу в полном кавалерийском обмундировании, да еще и при шпорах, мальчиков обуяло возбуждение дотоле неслыханное, так им захотелось попасть в кавалерийский полк и стать обладателями столь же великолепных атрибутов. Из девушек выходят отличные служанки. Время от времени они собираются в школе группами человек по двадцать, а то и больше, чтобы взглянуть на свои классы, выпить чаю со своими бывшими учителями, послушать школьный оркестр, посмотреть на знакомый корабль, мачты которого высятся над соседними крышами и трубами. Что касается физического здоровья

воспитанников школ, то оно настолько хорошо (по той простой причине, что все гигиенические правила продуманы так же тщательно, как и вся система образования), что когда инспектор мистер Тэфнел впервые упомянул этот факт в своем отчете, то — вопреки его отменной репутации — возникли подозрения, что он допустил, сам того не ведая, какую-то чрезвычайно грубую ошибку или преувеличение. Прекрасно и нравственное здоровье этих школ (где не знают телесных наказаний), высоко стоит там и правдивость. Когда корабль был только что построен, мальчикам запретили залезать на него, пока, во избежание несчастных случаев, не будут натянуты сетки, которые сейчас всегда на месте. Некоторые мальчики, снедаемые любопытством, ослушались, вылезли на рассвете из окна и вскарабкались на мачту. Один из них, к несчастью, сорвался и разбился насмерть. Против остальных не было никаких улик, однако всех мальчиков собрали, и председатель совета попечителей обратился к ним со следующими словами: «Я ничего не могу обещать вам, вы сами видите, какое случилось несчастье. Вы знаете, сколь тяжек проступок, который привел к таким последствиям. Я не могу сказать вам, какая участь ждет совершивших этот проступок, но, мальчики, вас учили ставить правду превыше всего. Я хочу знать правду! Кто виноват?» И сразу же все мальчики, которые лазили на корабль, отделились от остальных и выступили вперед.

Джентльмен этот весь свой ум и всю душу (и, надо сказать, прекрасный ум и прекрасную душу) уже много лет подряд целиком отдавал и продолжает отдавать этим школам, которым очень посчастливилось иметь такого замечательного руководителя. Кроме того, школы Приходского совета Степни не могли бы быть такими, каковы они сейчас, если бы совет попечителей не состоял из столь ревностных и гуманных людей, наделенных подлинным чувством ответственности. Но что может сделать в этой области одна группа людей, то может сделать и другая. Это благородный пример для всех обществ и союзов, Это благородный пример для государства! Если следовать этому примеру, если его распространять, силой принуждая дурных родителей подчиняться, то лондонские улицы будут очищены от возмущающего глаз зрелища — мириадов детей, самое существование которых противоречит словам нашего спасителя, так как пребывают они пока что не в царствии небесном, а скорее в преисподней. Очистить наши улицы от позора и нашу совесть от угрызения? Ах! Очень кстати звучит вопрос в перекличке лондонских колоколов:

Придут ли те дни?Гудела Степни.

XXII. На пути к Большому Соленому Озеру

Итак, жарким июньским утром я направляюсь к кораблю переселенцев. Путь мой лежит через ту часть Лондона, которая известна посвященным под названием «Там, в Доках». «Доки» служат приютом очень многим — слишком многим, насколько я могу судить по избытку населения на улицах, — однако обоняние подсказывает мне, что тех, для кого они действительно «приют благоуханный», можно легко сосчитать по пальцам. «Доки» — это место, которое я избрал бы для посадки на корабль, если бы вздумал навсегда покинуть свою страну. В этом случае намерение мое показалось бы мне удивительно разумным: моим глазам представилось бы много такого, от чего следует бежать.

«Там, в Доках» едят самых больших устриц и разбрасывают самые шершавые устричные раковины, которые видели когда-либо потомки святого Георгия и Дракона [111] . «Там, в Доках» поглощают самых слизистых улиток, соскребая их, по-видимому, с окованных медью днищ кораблей. «Там, в Доках» овощи в овощной лавке приобретают просоленный и чешуйчатый вид, словно их скрестили с рыбой и морскими водорослями. «Там, в Доках» матросов «кормят» в харчевнях, трактирах, кофейнях, лавчонках, где торгуют одеждой, в лавчонках, где продают в долг, в самых разнообразных лавчонках, не все из которых можно упоминать в обществе — кормят самым что ни на есть разбойничьим образом, беспощадно выкачивая из них деньги. «Там, в Доках» матросы средь бела дня бродят посреди улицы с вывороченными наизнанку карманами и с такими же мозгами. «Там, в Доках» бродят по улицам разряженные в шелка дщери Британии, владычицы морей; их непокрытые локоны треплются по ветру, яркие косынки развеваются на плечах, а кринолинов — хоть отбавляй! «Там, в Доках» каждый вечер можно услышать, как несравненный Джо Джексон воспевает на волынке британский флаг, и каждый день можно посмотреть в паноптикуме за один пенни и без всякой очереди, как он убивает полисмена в Эктоне [112] и как его за это казнят. «Там, в Доках» можно купить колбасы и сосиски всех сортов: вареные и копченые, приготовленные всеми возможными способами; главное, не вдумываться, что в них входит, помимо специй. «Там, в Доках» сыны Израиля, забравшись в первую попавшуюся темную каморку или подворотню, которую им удается снять, развешивают матросские товары: мельхиоровые часы, клеенчатые шляпы с большими полями, непромокаемые штаны. «Ведь это же вещь, а, Джек!» «Там, в Доках», выставляя полный костюм мореплавателя, эти торговцы натягивают его просто на каркас, не заботясь о таких условностях, как восковая голова в шляпе, и воображаемый обладатель этого костюма обычно бывает представлен беспомощно свисающим с нок-реи, после того как все его мореходные и землеходные испытания остались позади. «Там, в Доках» вывески магазинчиков обращаются к покупателю запросто, как к давнишнему знакомому: «Погоди-ка, Джек!», «Специально для вас, ребятки!», «Курите нашу мореходную смесь за два шиллинга девять пенсов!», «Все для британского морячка!», «На корабле!», «Сплеснить брасы!», «А ну, ребята, не горюй — зайди тоску развей! Ты пиво наше не пивал? Отведай же скорей!» «Там, в Доках» ростовщики ссужают деньги под носовые платки, расписанные в виде британского флага; под часы, у которых по циферблату ходят малюсенькие кораблики, равномерно поклевывая носом; под телескопы, под навигационные инструменты в футлярах и тому подобные вещи. «Там, в Доках» аптекарь начинает дело буквально ни с чем, торгуя главным образом корпией и пластырем, чтобы заклеивать раны — без ярких пузырьков и без маленьких ящичков. «Там, в Доках» захудалый гробовщик похоронит вас почти даром, после того как какой-нибудь малаец или китаец всадит вам нож в спину уж совсем задаром, так что трудно рассчитывать на более дешевый конец. «Там, в Доках» любой пьяный может ввязаться в ссору с любым пьяным или трезвым, и все окружающие примут в ней участие, так что ни с того ни с сего вас может закрутить водоворот из красных рубашек, всклокоченных бород, косматых голов, голых татуированных рук, дщерей Британии, злобы, грязи, бессвязных выкриков и безумия. «Там, в Доках» день и ночь пиликают скрипки в трактирах и, покрывая их назойливые звуки и вообще все окружающие звуки, пронзительно кричат бесчисленные попугаи, привезенные из далеких краев, и вид у них такой, будто они чрезвычайно удивлены тем, что увидели на наших берегах. Быть может, попугаи не знают — а быть может, и знают, — что через «Доки» проходит дорога в Тихий океан с его прекрасными островами, где девушки-дикарки плетут гирлянды из цветов, а юноши-дикаря занимаются резьбой по скорлупе кокосовых орехов и свирепые идолы с невидящими глазами сидят в тенистых рощах и думают свои думы, которые ничуть не лучше и ничуть не хуже, чем думы жрецов и вождей. И, быть может, попугаи не знают — а быть может, и знают, — что благородный дикарь — всего лишь докучливый обманщик, по вине которого на свет появились сотни тысяч томов, ничего не говорящих ни уму, ни сердцу.

111

Потомки святого Георгия и Дракона. — По преданию, св. Георгий, победитель страшного дракона, жил в конце III века н. э. Считается главным покровителем Англии.

112

Эктон. — западное предместье Лондона.

Церковь Шэдуэл! Легкий ветерок резвится в прорезях шпиля, нашептывая о том, что ниже по реке воздух куда свежее и чище, чем «Там, в Доках». В бухте сразу за церковью маячит громада корабля наших переселенцев. Называется он «Амазонка». Фигура, украшающая нос корабля, не обезображена, как, согласно мифу, были обезображены прекрасные родоначальницы племени мудрых воительниц [113] для удобства обращения с луком, однако я вполне согласен с резчиком:

Резчик должен бы льстить, приближать к идеалу,Если много убавить, прибавлять, если мало!

113

Фигура… не обезображена, как, согласно мифу, были обезображены прекрасные родоначальницы племени мудрых воительниц… — По преданию, амазонки выжигали себе правую грудь, чтобы она не мешала натягиванию лука.