Путешествие Иранон
Шрифт:
— Отдавай монету, живо! Или уже к вечеру здесь соберется рассерженная толпа, желающая расправиться с некроманткой.
С ужасом узнав перед собой уже встреченного ранее вора, я не могла не заметить, что синяков на его голове заметно прибавилось, и без того дряблая желтоватая кожа приобрела бледный синюшный оттенок. Озираясь по сторонам, он проверил, что нас никто не видит, и снова выжидающе уставился на меня. Ладонь соскользнула вниз, к корзинке, явно намереваясь перерыть ее в поисках кошелька. Вцепившись в плетеные бока, как в последнюю драгоценность, я взвизгнула,
— Не тронь!
— Заткнись, дура!
— Помогите! Кто-нибудь!
Нервно вздрогнув и со всей дури дернув ручку, он резко вырвал корзинку из рук и спустя мгновение перевернул, безжалостно вытряхивая содержимое. И яйца, и масло, и столь дорого обошедшийся творог полетели на землю, мешок крупы и свежий хлеб за ними, одним своим видом погружая меня в отчаянье.
— Где монета?! Где кошелек?!
Со слезами на глазах я ринулась было к продуктам, но пальцы, пропахшие табаком, крепко схватили воротник, снова пригвоздив к забору. Полубезумный, дикий взгляд вора красноречиво остановился на жилетку, в ней, во внутреннем кармане, как учила тетя, прятались все мои сбережения. Ткань совсем чуть-чуть выдавала тайник.
— Не смей…
Вор недовольно скривил губы, по взгляду, полному ненависти, стало понятно, что он для себя уже всё решил. Ладонь потянулась к шнуровке на груди, замерев только в самый последний момент. Мне показалось, он просто издевается, играется с жертвой, но резкое натужное сопение и выпученные глаза говорили об обратном. Сжав зубы так, что желваки показались на скулах, вор невнятно булькнул и сделал шаг назад, отпустив мой ворот. Отяжелевшее неповоротливое тело содрогнулось и бесформенным кулем упало в черную смоляную лужу.
— Что?
Помотав головой, я не увидела никого рядом, но не задерживаясь, подхватила корзинку и бросила туда то, что еще можно было спасти. Сердце билось как сумасшедшее, вор не подавал никаких признаков жизни, глядя в одну точку остекленевшим взглядом, его лицо стало будто бы влажной восковой маской. Испугавшись этой участи, я бросилась к дому, едва не спотыкаясь о собственные ноги. Всего чуть-чуть, уже за углом меня ждало любимое крыльцо и зеленые крепкие стены, но вместо них я вдруг попала в чужое объятие, сомкнувшееся на плечах. Одно безумное долгое страшное мгновение паники сменилось облегчением, как только я увидела перед собой шею со знакомой татуировкой.
— Давид!
— Нужно было отправить Деми с тобой, но я подумал, что он будет полезнее, если принесет какой-нибудь дичи из ближайшего леса.
— Боги, ты же едва доходишь до душевой.
— Да, я сам не заметил, просто услышал тебя и забежал помочь. Подожди, пожалуйста, я передохну и тут же вернусь.
Его голос показался мне необычно тихим. Притулившись у простенького ограждения дома, Давид действительно выглядел так, словно решил сделать перерыв, но сердце мне подсказывало иное. Протянув ладонь, я скользнула пальцами под рубашку, прикоснувшись к подрагивающему животу.
— Кудряшка, не распускай руки, не при всех же.
— У тебя кровь!
— Я просто рад тебя видеть.
— Давид, ты…
— Некрос, это всё некрос, магия постоянно мешает ранам. Давай мы просто тихонько пойдем к дому. Думаю, к моменту, когда мы доберемся, как раз всё пройдет, останется только смыть всё. Ты же поможешь принять мне душ?
— Какой же ты… невыносимый.
— Не беспокойся, нести меня не придется.
Упрямо поджав губы, я обняла южанина и заставила его опереться на моё плечо. Вместе получилось достаточно быстро вернуться в дом, хоть ступеньки к крыльцу и заставили немного повозиться.
Перешагнув порог, я провела Давида к постели и, отложив корзинку, бросилась к шкатулке с остатками рога. Из крохотного бархатного мешочка, расшитого цветными нитями для сохранности магии, я взяла пару небольших кристаллов и растерла их в каменной ступке, не раз выронив слишком тяжелый и неудобный в руках пестик.
— Мне уже лучше, не переживай, кровь уже не идет.
— Рану всё равно нужно закрыть коркой, и не вздумай больше пользоваться магией.
— Только если понадобится.
— Хоть немного цени мои усилия.
— Ценю. Очень.
Собрав порошок и присев рядом с южанином, я убрала ткань, открывая чуть воспаленные после прогулки, зашитые края раны. Уже намного лучше, чем раньше, своим видом они обещали скоро окончательно зажить, и возможно уже к Лисмору, или капельку позже, можно будет уже не переживать о них при использовании некромантии.
Только закончив обработку, я наконец-то смогла выдохнуть, переваривая произошедшее за день. Грязный угол обертки от творога выглядывал из корзины с укоризной. Не хотелось вновь идти на рынок, и есть больше не хотелось, уехать бы отсюда уже завтра, чтобы забыть всё как страшный сон. Сколько ни стараюсь, сколько ни делаю, всё оказывается бессмысленным, бестолковым, как и я сама.
— Спасибо, кудряшка. Пустишь меня помыться?
— Только недолго, дождей давно не было, нужно хотя бы речку найти, чтобы пополнить запас.
— Конечно, как скажешь.
На лице южанина вновь появилась его привычная хитрая ухмылка. Чем быстрее выздоравливал, тем больше возвращался его отвратительный нагловатый характер, раздражая меня до изжоги, но вместе с тем… будто бы успокаивая. Я была не одна, и наконец-то появился кто-то способный защитить, поддержать, пускай и в такой глупой манере.
Скинув рубашку и опершись на подоконник, Давид не спеша поднялся на ноги, расслабленно потянувшись и явно красуясь передо мной. Стоило отдать должное, даже после непростого лечения и постельного режима он всё еще выглядел очень неплохо. Преуменьшаю, конечно, но в жизни не признаюсь, что южанину даже синяки под глазами придавали какой-то свой особенный шарм. Закончив показательное выступление, он скрылся за дверью крохотной ванной. Взрослому мужчине там было не развернуться как следует, не с таким размахом плеч, но выбирать не приходилось, хотя иногда я замечала на двери комнаты задумчивый взгляд Давида. Со временем сложилось впечатление, что он думает о смене дома, но меня, конечно, в это не посвящали, как и не спрашивали, хочу ли я вообще дальше путешествовать вместе.