Путешествие к вратам мудрости
Шрифт:
– Мы с радостью закажем статую Сиддхартхи Гаутамы Будды для возведения оной на каменной поверхности горы в Бамианской долине, – заговорил он таким тоненьким голоском, что я подумал, не в самом ли раннем детстве удалили ему те части тела, что делают человека мужчиной. – Мы с радостью приглашаем вас возглавить это начинание. Статуя станет подарком ко дню рождения жены султана и возвеличит его четырнадцать детей.
Я с удивлением воззрился на него. Все мои работы были сделаны из камней, найденных в долине, но у меня было заведено перетаскивать эти глыбы в мастерскую, где я и создавал своих богов. Прежде мне и в голову не приходило высекать изображения на поверхности скал. Однако это еще не означало, что нечто подобное нельзя сделать,
– Смею ли я понимать это так, что статуя будет видна всем, кто проходит мимо горы? – спросил я.
– Да.
– То есть статуя будет в некоторой мере больше, чем человек. Предполагаете установить ее для странников там, где они могли бы отдохнуть и вознести молитву?
– Не совсем, – ответил монах идеальным сопрано. – Мы радуемся, воображая статую столь огромной, что она будет видна с далекого расстояния. Таким образом мы выкажем нашу беззаветную любовь к Будде, да пребудет имя его в вечном сиянии славы, что станет могучим источником вдохновения для нашего народа.
Я молча прикинул размеры, а затем спросил:
– Насколько огромной, по-вашему?
– Вообрази сотню и еще двадцать человек, стоящих друг над другом, – сказал султан, поднимаясь с трона и запихивая руку под одежды, чтобы потереть свое мужское достоинство. Закончив, он опять воссел на трон и той самой рукой поманил одного из своих псов, пес подбежал и жадно облизал руку.
Я уставился на султана, не будучи уверен, правильно ли я его понял. Самая огромная статуя, которую я когда-либо высекал, была высотою в два моих роста, и даже это потребовало изрядных усилий. Высечь статую в шестьдесят раз выше стало бы ни с чем не сравнимым достижением.
– Надеюсь, ты не собираешься сказать, что такое невозможно, – прищурился султан.
– Нет, Ваше Величество, – ответил я, хотя и думал про себя, что так оно и есть. – Однако подобное сооружение я не смог бы возвести в одиночку. Мне потребовалось бы много людей, работающих под моим началом, исполняющих мои приказания, тогда как я занимался бы художественной стороной и наблюдал за продвижением работ.
– Сколько человек? – осведомился султан.
– По меньшей мере сорок, – брякнул я наугад, не зная, рассмеется он в ответ на мою просьбу или нет.
– Мы рады снабдить вас этим числом людей, – откликнулся Санаваси столь торопливо, что навел меня на мысль: он заранее все продумал и предложил бы мне больше, попроси я его. – Статуя, что вы создадите, переживет века, а имя нашего великого султана с благоговением будут произносить наши потомки на протяжении многих и многих столетий. Мы благодарны вам.
Султан тут же сделал мне знак удалиться, и Санаваси увел меня в помещение поменьше, где мы обсудили, сколько и каких материалов мне понадобится, сроки завершения работ и мое жалованье – внушительное жалованье, но куда важнее была оказанная мне честь. Несколько дней спустя я покидал дворец, исполненный решимости создать величайшую статую, какой прежде не видывали во всем мире.
Первые месяцы были самыми трудными. Возведение лесов отняло немало времени, как и шлифовка горы песком, отчего каменная поверхность шелушилась, а многие рабочие кашляли кровью, врезаясь все глубже в скалу. Я рассказал об этом Санаваси, и он заявил, что любого, кто умрет, создавая Будду, отправят прямиком на небеса на крыльях ангелов в благодарность за принесенную жертву. Я передал его слова рабочим, им это не показалось заманчивой наградой. Предвидя смуту, Санаваси прислал солдат патрулировать нашу площадку, заставив рабочих удвоить усилия. Когда статуя только начала обретать форму, я давал указания, не выходя из барака, построенного у подножия горы. Хаканг по-прежнему помогал мне, ведя тщательный учет расходов за день, а кроме того, он пронумеровал все мои наброски и аккуратно разложил их по папкам. Но, будучи единственным знатоком по изображениям в камне, за ходом работ я следил в одиночку, страшно уставал и волновался, удастся ли закончить статую вовремя. В мое последнее утро во дворце султан обронил мимоходом, что любая задержка будет стоить мне головы, так что у меня была веская причина завершить работу в срок.
Поэтому сторонний наблюдатель мог бы сказать, что нам крупно повезло, когда к нашей площадке подъехал молодой человек по имени Пирен, искавший работу, но в действительности его появление, вроде бы не сулившее ничего дурного, лишь спровоцировало цепочку событий, которые повлияют на последующие десять лет моей жизни и породят столько предательств, кровопролития и горя, сколько я и представить себе не мог. Знай я, как повернуть время вспять, я бы дежурил на пороге барака и, завидев Пирена, хлестнул бы его коня, вынудив животное развернуться мордой назад и помчаться обратно с Пиреном в седле, прямехонько туда, где парня произвели на свет и выпестовали.
Красавцем он был писаным – густые темные волосы, ярко-голубые глаза. Родом он был с востока, из тех мест, что ближе к Камбодже. В деревнях из уст в уста передавали слух о том, что султан приблизил его к своей особе, и таким образом работа с камнем, о которой Пирен мечтал, была ему обеспечена. Однако при нашем знакомстве он неприятно удивил меня, заявив, что в Сиддхартху Гаутаму Будду он не верит – да и вообще наша жизнь нисколько не зависит от какой-либо сверхъестественной сущности или божества, – а в нашей работе он видит только художественную ценность, но отнюдь не духовную. Никогда прежде я не сталкивался с человеком, который бы осмелился на подобное богохульство, и чутье подсказывало мне вызвать солдат, чтобы они скрутили его и тут же обезглавили, но Хаканг, сидевший в углу мастерской и внимательно слушавший речи молодого гостя, оказался более снисходителен к парню и попросил его подождать снаружи, пока мы вдвоем обсудим во всех подробностях, как нам поступить с новичком.
– В той части страны, кузен, люди отличаются от нас. – Хаканг положил руку мне на плечо, ибо от ярости у меня кружилась голова. – Не все они верующие, как мы.
– Но не святотатство ли это – позволить безбожнику работать над статуей? – спросил я. – А если кто-нибудь обнаружит его отступничество и доложит Санаваси либо, что еще хуже, самому султану? Тогда нам всем не сносить головы.
Хаканг посмотрел в дверной проем, откуда было видно долину и Пирена, сидевшего на земле. Запрокинув голову, он подставил лицо солнцу и закрыл глаза. Кто, по его мнению, кипятился я, снабдил нас этими благодатными лучами, если не божественный Будда? Вскоре парень снял тунику, обнажив впечатляющую мускулатуру, будто высеченную легким касанием резца на его коже, как на камне. Я отвернулся презрительно – безбожие и нарциссизм одновременно, это уже чересчур, но Хаканг словно завороженный продолжал таращиться на Пирена со странным выражением на лице, какого я прежде никогда не видел. Затем, подхватив костыли, он доволок себя до открытой двери и с порога окликнул нашего гостя, приглашая его в барак.
– Покажи нам, на что ты способен. – Хаканг вынул зубчатое долото, рондель [50] и молоток с закруглениями для работы по камню и кивком указал на камень фута в три высотой и около двух футов в ширину. – Если ты обнаружишь нечто прекрасное внутри этой глыбы, мой кузен, возможно, сочтет тебя достойным работать с нами.
Я покачал головой в сомнении, но не запретил Хакангу потворствовать парню, и когда Пирен, взвалив на себя камень и орудия, вынес их наружу и поставил в тень, мой двоюродный брат просиял, улыбаясь. Я забеспокоился, не перетрудился ли он, ибо лицо его буквально пылало, а сам он словно впал в тихое забытье.
50
Разновидность ручного острого орудия.