Путешествие на Коппермайн
Шрифт:
Нередко перед самой схваткой один из соперников бреет голову и смазывает уши жиром, укрывшись в своем типи. Уморительно наблюдать, как претендент на чужую жену расхаживает перед типи с важным видом и громогласно вопрошает: «Где же он? Почему он не выходит и не желает сразиться со мной?» После чего тот выскакивает со свежеобритой головой и намазанными ушами, кидается на противника, хватает его за волосы и, хотя часто уступает ему в силе, успевает повалить на землю, тогда как этот бедняга так и не находит, за что его ухватить.
В эти поединки силы с сообразительностью, почти всегда честные, никто никогда не вмешивается. Тем не менее мне часто становилось не по себе, когда я наблюдал, как женщина,
Но случалось и с удовольствием наблюдать, как красивую женщину уводили от нелюбимого мужа; тогда она лишь для вида пускала слезу, скрывая пробудившуюся в душе радость.
Глава седьмая
Рано утром 29 мая к нам присоединился вождь Килшайс. Он принес с собой бочонок французского бренди в две кварты и пакет с письмами для меня, которые он носил с собой вот уже много месяцев, но порох, пули, табак и ножи, полученные им в крепости по моей просьбе, оказались израсходованными. В свое оправдание он объяснил, что зимой умерло несколько его родственников и, согласно обычаю, он в знак скорби выбросил все свое имущество, после чего был вынужден воспользоваться моими товарами для поддержания сил своих многочисленных домочадцев. В качестве частичного возмещения ущерба он подарил мне четыре выделанные лосиные шкуры, оказавшиеся весьма кстати, так как они подходили для шитья мокасин, которых в то время нам сильно не хватало.
В тот же день индеец, незадолго до этого примкнувший к нашей компании, стал настаивать на поединке с Матонаби с целью или отобрать одну из его жен, или, если противник не согласится на поединок, заставить его откупиться огневым припасом, кое-какими железными предметами, котелком и другими вещами. Матонаби надо было или отдать все претенденту, или же потерять женщину: надежды побороть далеко превосходившего в силе противника не было. Матонаби тем пуще расстроился, что тот же самый индеец только месяц назад продал ему эту женщину.
Их спор чуть не погубил экспедицию, так как Матонаби, почитавший себя самым знаменитым из всех когда-либо живших людей, настолько близко к сердцу принял оскорбление (к тому же нанесенное в моем присутствии), что чуть было не повернул на запад, в страну атапасков, которые, по его словам, относились к нему куда с большим уважением, чем его соплеменники.
Мне уже казалось, что и третий поход окончится так же бесславно, как и два предыдущих, однако, переждав вспышку гнева, я выдвинул все возможные аргументы в пользу продолжения путешествия. Особенно я упирал на то, что Компания Гудзонова залива будет рада оценить его заслуги и старание в помощи делу, которое, по всей видимости, должно принести Компании выгоду.
После долгих уговоров он наконец согласился продолжить путь. Хотя день уже подошел к концу, он подал сигнал двигаться, после чего мы прошли еще семь миль, прежде чем остановились на одном из островков озера Пишью. В тот день мы, впервые с тех пор как покинули Тлевиазу, заметили оленей (а все это время питались сушеным мясом).
В последний день мая достигли северной оконечности озера Пишью, и Матонаби начал ускоренно готовиться к исполнению нашего плана — добраться до медных копей. Он снарядил двух бездетных молодых жен, и вместе с ними мы двинулись вперед, остальные же женщины вместе с детьми должны были
Женщины, которых мы оставляли, подняли жалобный плач и не прекращали рыдать, пока мы могли их слышать, но эта грустная сцена расставания не произвела на моих спутников ни малейшего впечатления, и они весело продолжали идти дальше.
Хотя мы выступили поздним вечером, лагерь разбили, лишь когда преодолели миль десять, а индейцам удалось подстрелить несколько оленей. Рассказ о ночных переходах и охоте на оленей посреди ночи может показаться выдумкой, но мы поднялись уже в такие высокие широты Севера, что даже в полночь солнце едва опускалось за горизонт.
Теперь я должен в своем рассказе вернуться еще к одному событию, происшедшему на озере Клоуи. Во время нашей стоянки к нам присоединилось множество индейцев, желавших идти вместе с нами до реки Коппермайн только для того, чтобы встретиться там с эскимосами, часто, по слухам, навещавшими те места, и свести с ними счеты. План этот, несмотря на все опасности и тяготы пути, настолько воодушевил всех, что чуть ли не каждый присоединявшийся к нам мужчина желал вступить в военный отряд.
А для этого всем воинам до ухода с Клоуи надо было изготовить себе небольшие щиты в виде тонких досок двух футов шириной и трех футов длиной, предназначавшихся для отражения эскимосских стрел.
Однако, когда наступило время двигаться в путь, только шестьдесят индейцев остались тверды в своей решимости. Остальные, прикинув, что идти далеко, а выгоды от экспедиции никакой ожидать нельзя, по трезвом размышлении отказались от участия в походе. Однако, если бы в их распоряжении было не меньше европейских товаров и оружия, чем у индейцев Матонаби, вполне вероятно, что многие с удовольствием остались бы в отряде.
Прослышав о планах индейцев в отношении эскимосов, я попытался отговорить их от этих бесчеловечных замыслов, но они посчитали, что мои слова вызваны трусостью, и с величайшим презрением заявили, что я просто боюсь эскимосов. Сознавая, что моя личная безопасность всецело зависит от благожелательности индейцев, я переменил тон. Я сказал, что меня не волнует судьба эскимосов, хотя я и не вижу необходимости нападать на них, но что я всецело буду опекать и защищать тех, кто последует на Коппермайн вместе со мной. Мое заявление было воспринято с глубоким удовлетворением, и я никогда больше не пытался помешать их воинственным замыслам, ибо так поступать было бы в моем положении верхом неблагоразумия.
Воинственность северных индейцев была связана с суеверием. Они верят, что, когда умирает какой-нибудь их вождь, его смерть насылается либо каким-то недоброжелателем из своего племени, либо южными индейцами, либо эскимосами. Причем подозрение чаще всего падает именно на последних, в чем и заключается основная причина постоянной вражды индейцев с этим несчастным народом.
Некоторое время назад эскимосы, торговавшие с нашими шлюпами в Нэпс-бей, Нейвел-бей и Уэйв-Коув к северу от реки Черчилл, жили в мире и дружбе с северными индейцами. Это было возможно благодаря многолетней опеке их со стороны коменданта Форта Принца Уэльского. Однако летом 1756 года отряд северных индейцев, после того как шлюп покинул Нэп-бей и вышел в открытое море, напал на эскимосов. Капитан шлюпа Джон Бин отчетливо слышал выстрелы, но значение их понял лишь следующим летом, когда на берегу обнаружил ужасные останки более чем сорока эскимосов, убитых только потому, что в прошлую зиму два вождя северных индейцев умерли.