Путешествие на восток
Шрифт:
Вдруг сильный порыв ветра придавил пламя костра, и девушка могла поклясться великими предками, что увидела в оранжевом огне серебряные нити. А потом все ее внимание приковал к себе телохранитель. Он глубоко и ровно дышал, вроде бы ничего не происходило, но девушка буквально кожей ощущала, как вокруг парня собирается нечто, что невозможно описать ни одним из языков, на которых общаются смертные. Спустя мгновение Тим Ройс (какое странное имя) поднял руку, в которой был зажат длинный прямоугольный листок с какими-то рисунками. При свете костра и только взошедшей луны Лиамия заметила, как черный рисунок постепенно наливается серебряным светом. И в тот же момент пламя факела неестественно вытянулось примерно на двадцать сантиметров вверх. Трава вокруг воткнутой головешки задрожала, хотя ветер уже стих. И тут недавно зеленая, свежая, молодая травка начала вянуть, желтеть и покрываться черными,
Бумажка в руках Тима завертелась, словно веретено у опытной пряхи. И девушка лишь подивилась тому, как точно подобрала сравнение. От вытянутого пламени стали отделяться тонкие нити. Они тянулись к листку и оборачивались вокруг него. Вскоре в круге диаметром полметра были лишь пожухлая трава и полностью сгоревшее полено. Оно выгорело, как сердце влюбленного юноши, всего за пару минут огненной страсти. В руках же шархана теперь находился настоящий клубок из оранжевых нитей.
Лиамия нервно вздрогнула, но вспомнила наказ и не позволила себе испуганно вздохнуть. Телохранитель поднес пылающий комок к лицу так близко, что мог бы спалить кожу. Но этого не произошло. Он лишь глубоко вдохнул, и клубок стал разматываться, а оранжевые нити, подлетая к лицу шархана, оборачивались серебряными. Через минуту клубок пропал. Тогда Тим протянул руку к рубашке и коре, на его ладони засияли странные символы, и куча барахла вспыхнула ярко-серебряным пламенем. Когда же оно опало, то перед шарханом лежал большой походный мешок. Девушка с облегчением выдохнула, полагая, что волшебник закончил с таинством. Но духи предков, как же она ошибалась!
Тим направил руку на Лиамию, и дочь визиря застыла от страха. Вот он, момент истины! Сейчас шархан заберет ее душу и заточит в беспросветной бездне. Воздух вокруг леди задрожал, и ее объял яркий серебряный всполох.
— Ай! — Девушка вскрикнула, не сумев сдержать ужас, рвущийся из глубин легких.
Она ждала нестерпимого жара, пожирающего плоть, ждала, что душу будут вырывать из тела, и так она долго этого ждала, что не заметила, как пламя опало.
— А я ведь просил тебя не кричать, — прозвучал усталый, но по-прежнему мягкий голос.
Лиамия открыла глаза и посмотрела на волшебника. Он тяжело дышал, его плечи дрожали от потраченных усилий. По лбу катились крупные градины пота, а губы до того сильно были сжаты, что превратились в длинную белую полоску, еле различимую на столь же бледном лице.
Приступ паники прошел, и девушка оглядела себя. Теперь она не смогла сдержать вздох удивления. Прежде порванное платьице теперь казалось новеньким. Разве что походило на длинный сарафан с пышным подолом. Да и было странного зеленого цвета. Леди стала о чем-то догадываться. Она оглядела поляну и заметила, что сидит в кругу желтой, мертвой травы. Она снова посмотрела на платье и пробежалась по нему пальцами. Возникло такое ощущение, будто она дотрагивается до весеннего луга.
— Что это? — с придыханием спросила алиатка.
— Фокус, — с показным безразличием ответил шархан. — Давай спать, завтра рано вставать.
И, будто показывая, что больше не ответит ни на один вопрос, Тим кинул в костер пару веток и улегся на бок, прикрыв глаза.
Тим
Что, Сонмар, наставничек мой безумный, съел, да? Думал, что ученик твой — бездарность полная, да еще и с малым резервом? Ну, может, де-факто Сонмар и был прав, не очень-то я спор на магию, а энергии столь мало, что на фоне остальных магов я — как зажигалка на фоне газовой плиты. Хотя нет, это явное преувеличение. Скорее газовая плита — это Санта, а остальные так… Но все же умный в гору не пойдет — умный попутку поймает. Вот и я, выражаясь на профессиональном сленге, «поймал попутку». И как в большинстве стран на Земле автостоп является незаконным, так и на Ангадоре. Будь рядом следящий маг, он вмиг скрутил бы меня и отправил к господам дознавателям, а у тех просто в крови ненависть ко всем, кто обладает даром. И вот в чем вся ирония: некромантам, значит, для ритуалов можно животинку мучить и все такое, а вот тем, кто не имеет медальона их братии, строжайше запрещено заниматься подобным. И никого не будет волновать, что я вовсе не животных или людей загубил, а пламя и немного травы. Хотя, уверен, кроме меня да пары других чертильщиков, никто не способен забрать энергию у пламени и переварить ее. Я и сам бы без прозрачных намеков наставника никогда не дошел до такого безумства.
Я, конечно, могу удариться в философию и напомнить вам рассуждения Сонмара на тему бесконечного водоворота огня, воды, воздуха и земли, но вряд ли это кому-то интересно. Так что примите на веру — я сожрал
Сейчас же вы, наверное, недоумеваете, почему я не заберу всю энергию леса и не пойду вершить великие дела. Что ж, объясню. Я и так сейчас чуть не помер — захотелось впечатление произвести, темных богинь мне на любовное ложе! Опять же воспользуемся кулинарными сравнениями. В кастрюлю не нальешь супа больше, чем объем самой кастрюли. Суп просто вытечет через край и убежит. Вот и здесь то же самое. Мой резерв имеет свой предельный объем. Обычно он заполнен где-то на три четвертых, а одна четвертая свободна. И вот в нее-то и можно подкачать силы. Отсюда использование всяких амулетов силы, кристаллов-накопителей и прочего заоблачно дорого барахла.
Для меня — барахла, так как один такой кристалл содержит три-четыре моих резерва и в моем случае попросту бесполезен. А вот такие ритуальные фокусы, которыми пользовались неучи прошлых веков, — в самый раз. Вот только надо меру знать. Я же попер напролом. Пламени и земли хватило на то, чтобы преобразовать распоротую рубаху и кору в походный мешок. Но мне захотелось впечатлить и пугануть назойливую Принцесску. Вот я и потянулся к новой порции силы, преобразовав заодно и изорванное платье девчонки. Но чуть коньки не отбросил, когда энергия бурным потоком протекала сквозь меня и была готова разорвать стенки сосуда-кастрюли. И все это ради какого-то ребячества — трансформация все равно день продержится, а потом распадется на составляющие. Вот будь я артефактором, тогда да, они пользуются схожими методами и такое создать могут… Но куда мне до них.
Когда я уже почти заснул, до меня донеслась тонкая мелодия. Сперва я не понял, что это и откуда, но вскоре, когда остатки так и не подступившегося сна опали, я узнал Лиамию. Я лежал к ней спиной и не мог видеть лица, но предполагал, что его выражение — не самое веселое. Голос ее был мягок и спокоен, как раз для такой песни. В ней излагалась древняя, как сам Ангадор, история.
Лежал на дороге камешек. Когда-то он был огромным валуном, который не свернул бы и великан. Но время источило его, и к моменту начала истории он стал не больше детского кулачка. Камешек каждый день видел, как по дороге проносятся люди: торговцы, крестьяне, военные отряды, одинокие спутники. Все они куда-то спешили, что-то видели, о чем-то мечтали. А камень лежал, и все, что он мог увидеть, — небольшой отрезок дороги. Но так было лишь до тех пор, пока мимо не проехала карета. Из нее выпрыгнула девочка лет шести и подобрала камешек. Ей он показался удивительно похожим на маленького человечка, и это действительно было так, время сыграло с валуном дурную шутку.
Девочка оказалась принцессой, и вскоре камешек ликовал. Он больше не валялся на дороге, где каждый считал своим долгом наступить на него или пнуть. Теперь он находился на подоконнике в покоях принцессы. Он мог видеть очень многое.
Утром он наслаждался видом ухоженного сада, наблюдая за тем, как медленно распускаются бутоны цветов, а на их лепестках россыпью бриллиантов сверкает утренняя роса. Вечером же он смотрел, как загораются огни города, расположенного под холмом, а позже, когда солнце пряталось где-то на западе, вел беседу со звездами. Теперь-то звезды могли услышать его, и они рассказывали маленькому камню о далеких землях, морях, ветрах и людях. Звезды видели столько всего и могли рассказать еще больше! Камень загорелся идеей самому все это увидеть. Годы проходили за вечерними беседами со звездами.
Каждый день с ним играла принцесса. У нее не было кукол, король-батюшка этого не одобрял, и девочка забавлялась с камешком-человечком. Она рассказывала ему о своих переживаниях, спрашивала молчаливого совета. А камешек лишь наблюдал, как она растет и как с каждым днем ее красота затмевает свет звезд. Так прошло одиннадцать лет.
Но как это бывает с юными девушками, они вырастают из кукол. Их мысли теперь занимают сверкающие балы и кавалеры. Про камешек же забыли. Он теперь, как и когда-то, пылился на подоконнике. Все, что он мог, — это терзаться рассказами звезд и смотреть на далекую, недоступную ему жизнь. А плюс ко всему у него начало болеть где-то с левой стороны. И болело с каждым днем все сильней, а единственным лекарством было присутствие принцессы, которая уже давно о нем забыла. Все просто — камешек влюбился в девушку, но не мог никому об этом рассказать. Звездам было все равно, а люди его не понимали. Порой он неделями кричал, вопил и стонал, но на него все так же не обращали внимания. Счастье обернулось кошмаром. И все, что оставалось, — продолжать кричать.