Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю
Шрифт:
С вершин льдины (в 5 сажен высоты), подле которой разбили мы палатку, показалось нам вдали открытое море, отражавшее в прозрачной воде черные скалы и утесы берега, принимаемого нами за Шелагский мыс. Через несколько минут открытое море переменилось в гладкую ледяную равнину. С такой же быстротой покрылась она множеством неровностей и возвышений, а потом на всем пространстве появились большие плавающие льдины самых разнообразных видов. При несколько переменившемся положении солнца они в свою очередь исчезли, и мы ясно увидели необозримую, до краев горизонта простиравшуюся стену огромнейших торосов. По причине сильного преломления лучей на Ледовитом море подобные оптические обманы и превращения весьма обыкновенны, и, вероятно, не раз подавали они путешественникам повод к ложным заключениям о существовании островов, берегов и мысов.
Наш дровяной запас совершенно истощился, и для разведения малого огня, чтобы сварить себе суп, принуждены мы были пожертвовать тремя шестами палатки и парой запасных санных полозьев. К счастью, и на следующий день (5 марта) продолжался SO ветер, который и в Нижне-Колымске приносит теплую погоду; термометр показывал не более 18°, и мы переносили такой холод без огня.
Проехав, около 30 верст между высокими торосами и перебравшись с величайшим трудом через острогранную льдистую стену, достигли мы, наконец, северо-западной оконечности Шелагского Носа. Путь около него превзошел трудностями и опасностью все доселе нами испытанное. Часто принуждены были мы карабкаться на крутые, в 90 футов вышиной, Ледяные горы и с такой вышины спускаться по крутизне, находясь каждую минуту в опасности переломать сани, задавить собак, или низвергнуться вместе с ними в ледяную пропасть. Иногда должны мы были пробираться по большим пространствам, проваливаясь по пояс в рыхлый наносный снег; иногда встречали мы между торосами непокрытые снегом места, усеянные острыми кристаллами морской соли, отдиравшими лед с полозьев нарт и до того затруднявшими езду, что мы должны были сами запрягаться и вместе с собаками, с величайшими усилиями, тянуть сани, чтобы не остаться на дороге. Нагроможденные одна на другую льдины заслоняли нам мыс. В тех местах, где мы приближались к берегу, состоял он из черной, плотной и блестящей, неизвестной мне каменной породы и являлся в виде правильных, наклонно лежащих столбов, до 250 футов вышиной, между которыми кой-где проглядывали, в несколько сажен ширины, полосы белого мелкозернистого гранита.
Мрачные черные утесы, веками нагроможденные, никогда не растаивающие ледяные горы, необозримое, вечным льдом скованное море, все освещенное слабыми, скользящими лучами едва поднимавшегося над горизонтом полярного солнца, совершенное отсутствие всего живущего и ничем не прерываемая могильная тишина — представляли нам картину, как будто мертвой природы, которой описать невозможно. Казалось, мы достигли пределов живого творения.
Продолжая с неимоверными усилиями наш путь в течение пяти часов и пройдя около 9 верст, мы и наши собаки так измучились, что принуждены были остановиться. Для ночлега выбрали мы маленькую бухту, низменный и песчаный берег которой, постепенно возвышаясь, сливался в некотором от нас расстоянии с цепью холмов, соединенных с главными горами Шелагского мыса, возвышавшегося более нежели на 3000 футов над поверхностью моря.
К великой радости, мы нашли здесь несколько наносного леса (впрочем, только соснового). Повидимоыу, он очень давно лежал здесь. Мы тотчас развели большой огонь и спешили после долгого времени опять согреться и высушить или, по крайней мере, оттаять нашу одежду. Казалось, чукчи посещали сей край; мы нашли здесь большую кучу китовых ребер, место, где недавно был разложен огонь, и недалеко оттуда большое бревно, вертикально врытое в землю, так что не более трех футов торчало оно над поверхностью. При ярко пылающем огне мы провели очень приятную ночь и собрали столько силы и тепла, что на другой день (6 марта) 19° мороза, с ветром, и метелью, казались нам менее ощутительны.
Наши запасы приходили к концу и могли достать еще дня на три не более, и как мы не были уверены, что найдем в целости оставленные нами складки провианта, то я колебался: ехать ли далее или возвратиться назад? Наконец, решился я продолжать путь с тем, чтобы по крайней мере определить истинное направление сей части берега, по известному мнению Бурнея составляющей перешеек, связывающий будто бы Азию с Америкой. Я выбрал самых надежных, сильных собак и на двух разгруженных нартах поехал далее; третья нарта, с остатком наших запасов, осталась на месте ночлега, под охранением казака; зная язык чукчей он мог, в случае необходимости, с ними объясняться.
К счастью, мы нашли узкую полосу твердого и гладкого льда, и ехали по ней очень скоро вдоль берега, кроме немногих незначительных уклонений, направляющегося прямо на SO 80° и состоящего из утесов, углами упирающихся в море; изредка попадается плоский, песчаный берег. Скалы сии состоят из той же черной породы и черного шифера, как прежде нами виденные. В 17 верстах oт нашего ночлега взял я полуденную высоту солнца и определил широту 70°03 24». Около 12 верст далее скалы исчезают, и горы удаляются от берега, который сплошь становится дресвяным. С вершины горы, близ берега лежащей, заметили мы, на расстоянии 24 миль к SO 48°, далеко вдавшийся в море мыс, который назвал я, по имени моего ревностного сотрудника в экспедиции, мысом Козьмина. К северу и NO от нас, кроме пространных более или менее гладких ледяных полей, не представлялось нам никакого замечательного предмета. От конца черных скал до мыса Козьмина плоский и дресвяный берег образует легкий изгиб, приближаясь к подошве гор, отстоящих довольно далеко от берега. У мыса впадает в море маленький ручей, которому дали мы название Поворотного. И здесь нашли мы следы чукчей, а именно — большую яму, наполненную китовыми ребрами и угольями. Судя по огромным, подле берега стоящим льдинам, должно думать, что море здесь очень глубоко, и как берег не представляет никаких заливов или углублений, то плавание по сей части моря должно быть опасно, ибо суда не имеют никакой защиты от напора льдов.
При совершенном недостатке всякого рода припасов не было возможности продолжать путь; я принужден был обратиться отсюда назад, довольствуясь на сей раз открытием, что берег Азии, миль на 40 к востоку от Шелагского мыса, имеет юго-восточное направление. Мы обозначили предел нашей поездки пирамидой, сложенной из больших камней, недалеко от устья ручья, на довольно значительном холме, и определили его положение в 70о 00 37" с. ш. и 171°47 долготы к востоку от Гринвича. Пирамида сия отстоит от Сухарного на 418 верст. [152]
152
Не привожу точнейшего определения географического положения Шелагского мыса, ни других астрономически определенных пунктов берега, потому что все это помещено будет в повествовании о путешествиях по льду, предпринятых нами в следующие годы.
Возвратный путь был также не затруднителен, и поздно вечером достигли мы палатки нашей на Шелагском мысе, где оставшийся казак, желая оставить после нас какой-нибудь памятник, занимался сколачиванием большого креста из двух бревен. Мы помогли окончить ему работу, выжгли на кресте год, месяц и день нашего здесь пребывания и поставили его на высочайшем из соседних утесов. На другой день (7 марта) при 28° мороза, резком ветре и вьюге, начали мы обратный путь. Для избежания затруднительного и для наших саней опасного переезда через торосы решился я ехать по твердой земле, через нтзкие холмы, к WSW от нас лежащие. Сим путем удалось нам миновать торосы и выехать на гладкую поверхность моря. Вероятно, это самый тот волок, по которому в 1700 году купец Тарас Стадухин, отправившийся из Нижне-Колымска к востоку водой на коче, возвратился назад, видя невозможность обойти мыс, названный им Великим Чукотским, но впоследствии получивший название Шелагского. [153]
153
Здесь у Ф. П. Врангеля имеется противоречие с данными, указанными на стр. 50 и 53 наст. издания. В. Ю. Визе относит путешествие Тараса Стадухина к 1660 году («Моря Советской Арктики», изд. 1948 г., стр. 56). — Ред.
Мы следовали почти в южном направлении вдоль по берегу, крутые, обрывистые скалы которого мало-помалу превращаются в плоские округленные холмы, за коими, однакож, в некотором отдалении видна цепь крутых, островерхих гор. Отъехав верст 25 от Стадухинского волока, расположились мы на ночлег на дресвяном берегу залива, обращенного на восток, и нашли здесь множество наносного леса. Надобно заметить, что он состоял исключительно из толстых лиственичных стволов, когда до сих пор мы не встречали других древесных пород, кроме сосен. При легком западном ветре поутру было 30° холода, а вечером 27°.
Проехав 10 1/2 верст, находились мы на расстоянии 4 1/2 верст, почти на параллели мыса, довольно тупым углом выдающегося в море и образующего небольшой залив; мыс сей назвал я по имени Матюшкина. Он замечателен особенно по высокой, лежащей на нем горе, называемой чукчами Раутан, от которой внутренняя цепь гор примет SO направление. Здесь определили мы, по полуденной высоте солнца, 69°44 43» с. ш. и по полуденной тени склонение магнитной стрелки 18° восточное. Мыс Матюшкина лежит под 69°43 50» широты и 170° 47 долготы от Гринвича. В расстоянии 3 1/2 верст от него, между WNW и SW, плоский остров, называемый чукчами Араутан, [154] отделенный от твердой земли едва заметным проливом. Мы обогнули южную сторону острова и направили путь на запад, через Чаунский залив. Проехав 25 верст, достигли мы низких берегов острова Сабадея, и еще 7 верст ехали вдоль берега, прежде нежели могли найти несколько наносного леса. Здесь разбили мы для ночлега палатку под защитой невысокого земляного уступа. Сильная, продолжительная вьюга и наступившая темнота препятствовали нам с точностью определить изгибы берега. Целый день 8 марта холод был чрезвычайно резок и чувствителен.
154
По современной транскрипции — Роутан. — Ред.