Путешествие с дядюшкой Джедом
Шрифт:
1
Маркграф Ромуальд Шизелло отложил в сторону перо и довольно потянулся в кресле. Не далее чем сегодня утром его супруга отбыла на воды в Шмупянск, а значит, Ромаульд имел все основания полагать, что ближайший месяц может быть отдан научной работе и охотничьим экспедициям в компании тестя.
Шизелло встал из-за стола, подошел к огромному, в пол-стены, аквариуму и рассеянно покормил сушеной крысиной печенью своего любимца, ручного спрута по имени Катанья, доставленного в свое время из самого Палермо. Обычно ласковый, спрут почему-то не стал
Молодой ученый уже собрался было достать из сейфа заветную сигару, как вдруг его отвлек звонок внутреннего телефона.
– Ну, что там? – не без раздражения поинтересовался он, снимая трубку.
– Это с КПП, ваша милость! – услышал он бодрый голос начальника стражи. – Тут какой-то господин с чемоданами ломится, говорит, ваш дядька… я вот и думаю какой такой дядька в нынешнее-то время? Так он загранпаспорт в нос тычет – как есть, Шизелло! Что делать прикажете? Или не пускать все же?
– Погодите, – отрубил Ромуальд и с задумчивостью почесался.
Через минуту он уже вышел из донжона и, миновав мощеный булыжником двор, приблизился к главному КПП замка. В тесной комнате ожидающих на шею ему неожиданно бросился некий широкоплечий субъект в темных очках и устрашающих бакенбардах. Ростом пришелец был Ромуальду едва по плечо, но мощи при том необыкновенной.
– Дорогой племянник! – завопил гость фальцетом. – Какое, наконец, таки счастье! Вот я и добрался до родового гнезда моего дорогого, столь рано усопшего братца! Да ты не менжуйся, племянничек, – вот тебе ксива, – и сунул под нос Ромуальду загранпаспорт давно устаревшего образца.
– Погодите, погодите, – слегка оттолкнул вновь прибывшего изумленный Ромуальд, изучая документ. – Это что же получается – вы тот самый Джедедайя Шизелло, в молодости еще убывший на атолл Папапука для изучения магии местных троглодитов и померший там от медвежьей болезни?
– Во-первых, не медвежьей, а слоновой, во-вторых, меня вылечили, и, в-третьих, не атолл Папапука, а остров Кумасрака. Но какое это имеет значение, дорогой племянник?! Главное, то, что я наконец – здесь! После стольких лет странствий и скитаний!
– Странно, – удивился Ромуальд, – а в газетах писали иначе. Впрочем, я не могу не видеть в вас родовые черты, так присущие некогда моему любимому покойному папочке… Добро пожаловать, дорогой дядюшка! Дворецкий поместит вас пока в гостевых покоях, а я тем временем распоряжусь насчет обеда.
Переодеваясь к обеду, Ромуальд вспомнил кое-какие известные ему нюансы финансовой жизни дядюшки. Претендовать на замок и земли Джедедайя, как младший сын в семье, не мог ни при каких раскладах – ему отходила своя, заранее оговоренная, часть наследства. Какого ж тогда дьявола его вдруг принесло именно сюда, в родовое гнездо маркграфов Шизелло? Или ему действительно некуда податься? Этого только и не хватало – Ромуальд хорошо представлял себе реакцию супруги на подобные новости.
После недолгого размышления маркграф пришел к мысли о том, что за обедом все так или иначе выяснится, а значит, незачем морочить себе голову раньше срока. Освежившись рюмкой армянского бренди, Ромуальд Шизелло спустился в обеденную залу.
Согласно полученным распоряжениям, повара не стали утруждаться: ведро ракового супу, дюжина перепелов в сливовом соусе, седло косули под шампиньонами да небольшой, килограмм на пятнадцать, сом – вот и вся трапеза. Из вин Ромуальд приказал подать четверть тестевой вишневки, по кувшину каховского, а также бочонок нефильтрованного домашнего пива.
Вскоре появился и дядюшка, облаченный к обеду в линялый домашний камзол с бахромой на манжетах и остроносые заморские тапки, противно скрипящие на ходу. Ромуальд невольно присмотрелся: по всему выходило, что подошвой для обуви послужила вытертая шина от грузовика.
– Какое счастие вкусить под родимым кровом! – взмахнул рукой дядюшка Джедедайя. – Особливо после всех пережитых мною в странствиях тягот, болезней и прочих…
– Будьте как дома, – слегка поклонился Ромуальд и самолично наполнил бокалы вишневкой.
– Ну, тогда за встречу! – смешно шевеля бровями, провозгласил дядюшка и осушил свою посуду одним емким заглотом.
«Видно, годы странствий научили старика верному обращению с бокалом, – не без уважения подумал маркграф Шизелло. – Чувствуется школа, чувствуется!»
Ободренный напитком, Джедедайя без лишних церемоний придвинул к себе серебряный суповой тазик и взялся за ложку, да так, что уже через минуту показалось дно. Ромуальд поспешил вновь налить вишневой. Дядюшка довольно хрюкнул, чокнулся, после чего потянул на себя ведро с остатками супа, явно намереваясь воздать им должное. На это у него ушло не более нескольких мгновений.
– Если вспомнить, как я, бывало, голодал в бескрайних джунглях диких островов, – вздохнул он, фокусируясь на блюде с перепелами, – то, по совести говоря, отсутствие у меня язвы желудка не может вызвать ничего, кроме изумления.
– Вот как? – вежливо улыбнулся Ромуальд, понимая, что сильно ошибся с обедом: нужно было готовить на танковую роту.
– Да-с, дорогой племяш, пищеварение у меня превосходное! Впрочем, тебе должно быть известно, что это у нас – семейное. Твой почивший папаша, царствие ему небесное, еще в детстве умел в одиночку съесть самого лучшего гуся, что только и можно было найти в окрестных деревнях. А после того, бывало, требовал две дюжины сосисок, пол-бочонка квашеной капусты и кувшин безалкогольного…
Ромуальд вздохнул. В гроб его отца загнало именно фамильное, будь оно неладно, обжорство, нередкие приступы которого сам он ощущал и в себе. Понимая, чем он может кончить, Ромуальд всю жизнь боролся с пагубной наклонностью, но время от времени ему приходилось отступать, и тогда его спасали только могучие слабительные смеси, приготовлению коих он выучился в университете.
– Попробуйте вот каховского, дорогой дядюшка, – предложил маркграф, придвигая к родичу пятилитровый глиняный кувшин, украшенный работой палехских мастеров.