Путешествие шлюпа Диана из Кронштадта в Камчатку
Шрифт:
Едва успели мы переменить место, как со стоявшего недалеко от нас судна тотчас дали знать на вице–адмиральский корабль о нашем вступлении под паруса. Какие меры ими были приняты, чтоб остановить нас, мне неизвестно. На шлюпе во все время была сохранена глубокая тишина.
Коль скоро мы миновали все суда, — тогда, спустясь в проход, в ту же минуту начали подымать брамстеньги и привязывать паруса. Офицеры, гардемарины, унтер–офицеры и рядовые — все работали до одного на марсах и реях. В десять часов вечера мы были в открытом океане. Арест наш на мысе Доброй Надежды продолжался год и 25 дней».
Около двух месяцев видели беглецы только море
В конце сентября 1809 года русские моряки усмотрели берег Камчатки. Острые скалы, сопки, поросшие лесом, далекие горы, пена прибоя — величественная и угрюмая картина.
— Будто сам сатана, — говорили матросы, — расположился здесь лагерем.
Головнин зимовал в Петропавловске–на–Камчатке, который походил тогда скорее на селение, чем на город. Несколько десятков приземистых домиков, православная церквушка, магазины Российско — Американской компании — вот, пожалуй, и все, что тут было.
Летом 1810 года капитан–лейтенант Головнин (звание капитан–лейтенанта он получил в феврале) занялся описью северозападного берега Америки.
Русской Америкой называли тогда эти суровые, малоизведанные края. Еще при Екатерине II появились в этих землях наши прадеды. Купцы Шелехов и Голиков послали туда людей добывать драгоценную пушнину. Места были богаты непуганым зверем. Барыш был велик. Люди начали селиться на островах близ американского берега, а в 1799 году правительство признало купеческое предприятие законным и полезным. Так родилась Российско — Американская компания, с деятельностью которой связаны имена выдающихся русских мореплавателей.
«Диана» побывала и на острове Кадьяк, где находилась фактория компании.
На острове моряки встретились с «главным правителем Русской Америки» Барановым. Баранову шел седьмой десяток, но он был еще очень энергичным человеком, с ясным умом и твердой волей. Он возвел на Кадьяке крепостные укрепления, создал богатую библиотеку с ценными коллекциями книг о путешествиях и открытиях, собирал картины, чертежи и рисунки кораблей.
Перезимовав еще раз в Петропавловске, Головнин решил приступить к гидрографическим работам в южной группе Курильских островов, на Шантарских островах и у Татарского берега. 4 мая волны Великого океана снова подхватили «Диану». Плавание прервалось очень скоро и очень печально.
В июле Головнин с семью спутниками ступил на берег острова Кунасири. Они пришли безоружными, питая самые дружеские чувства к населению. Им пришлось горько за то поплатиться: японцы схватили их, связали и сделали пленниками.
Записки о пребывании в японском плену, написанные впоследствии Головниным без всяких прикрас и преувеличений, достаточно красноречиво рассказывают об этих двух печальных годах его жизни.
На «Диане» место командира заступил верный помощник и старинный друг Головнина — Петр Рикорд. Он предпринял несколько попыток освободить товарищей. Они были безуспешны. «Диана» должна была оставить Кунасири. Залив, где стоял шлюп, Рикорд назвал заливом Измены.
Добрая погода сопутствовала кораблю. «Только в сердце моем, — говорит Рикорд, — свирепствовала буря!» Он ни на минуту не забывал ни о Головнине, ни о штурмане Хлебникове, ни о матросах, томящихся в японском плену.
Из Камчатки Рикорд без устали писал в Петербург. Он просил помощи морского министра, просил денег и припасов для того, чтобы продолжать поиски товарищей. Но почта в столицу шла месяцами, да и не очень–то тревожились там о судьбе пленных.
Рикорду удалось все же, правда с великим трудом, получить полномочия на то, чтобы вести переговоры с японцами. Наконец, он сумел добыть достоверные сведения о судьбе плененных моряков, а вслед за тем добиться у японских властей свидания с Головниным. С восторгом записал он в тот день в своей тетради:
«Я имел счастье видеться под японской кровлею с почтенным моим другом В. М. Головниным и свободно беседовать с ним около 6 часов! Какая награда за прошедшие мои терзания! Двухлетнее пребывание в плену положило значительную печать скорби на мужественное лицо моего друга, и хотя в глазах его блистал прежний огонь великой, светлой души его, но утомленность его не могла скрыться от моих взоров».
Вскоре после свидания Головнин и его спутники были освобождены из плена. В октябре 1813 года Головнин вновь поднялся на борт «Дианы». На корабле ликовали, шлюп был празднично украшен, команда кричала «ура». Капитан–лейтенант собрал всех на шканцах, взволнованно поблагодарил экипаж и сказал:
— Сим возвратили вы нам жизнь для отечества нашего!
В декабре Головнин покинул Камчатку. Он сел с Рикордом в сани, собаки рванули и помчали. Замелькали заснеженные деревья, сопки, скалы. Рикорд проводил его до Гижигинска. Там они обняли друг друга, поцеловались и простились на долгое время: Головнин поехал в столицу, а Рикорд — назад, на Камчатку. В пути Головнин пробыл полгода. Только 22 июля 1814 года услышал он:
— Пожалуйте-с подорожную!
В бледном рассвете стояли низенькие черные домики, полосатая караульная будка, полосатый шлагбаум. Петербург! Мореплаватель не видел его целых семь лет.
Через три дня его поздравили капитаном 2-го ранга.
В Петербурге он сел за бумаги. Он писал отчеты и донесения, писал и для публики. Уже в 1815 году один из значительных русских журналов, «Сын Отечества», рассказал читателям об освобождении наших моряков из японского плена. Приключениями Головнина интересовались не только у нас, но и за границей{*1}. В следующем году в книжках этого же журнала появились статьи Головнина о мысе Доброй Надежды и Камчатке, о Русской Америке.
Спустя почти двадцать лет «во глубине сибирских руд» В. К. Кюхельбекер, литератор и декабрист, с наслаждением читал сочинения Головнина. Он записал в своем дневнике 4 мая 1832 года: «Целый день читал записки В. Головнина. Книга такова, что трудно от нее оторваться». А потом — снова: «Записки В. Головнина — без сомнения, одни из лучших и умнейших на русском языке и по слогу и по содержанию».
В Петербурге Василий Михайлович познакомился с семьей небогатого тверского помещика, бывшего екатерининского офицера Степана Лутковского. Сыновья его учились в Морском корпусе и сделались впоследствии видными офицерами флота. У Лутковского была дочь Евдокия. Головнин посватался и получил согласие. Начали готовиться к свадьбе, но вдруг приказано было Василию Михайловичу собираться в плавание и не в Балтийское море, а в далекое кругосветное. Свадьбу пришлось отложить.
Тридцатидвухпушечная «Камчатка» — военный шлюп, походивший на средний фрегат — снялась с якоря 26 августа 1817 года. День был знаменательный — годовщина Бородинской битвы. Говорили, что примета добрая: плавание началось счастливым днем.