Путешествие в будущее и обратно
Шрифт:
Все приглашаемые на «Свободу», как я уже говорил, по традиции выступали на собрании коллектива сотрудников. Плющ, уже наслышанный о русско-украинской «дружбе» в эмиграции, выступал осторожно, обходя вопрос о самоопределении Украины. Плющ рассказывал о положении на его родине, о тамошних диссидентских группах. Аудитория слушала его с угрюмым, напряженным вниманием. Но стоило Плющу заговорить о какой-то профашистской группе в Западной Украине, которая в своей пропаганде вслед за нацистами утверждала, что евреи являются энтропийной силой, т. е. силой, сеющей хаос, разрушающей жизнь, как в зале началось волнение. Один из членов НТС стал говорить, что Плющ не имеет права называть этих людей
Я приглашал Плюща на «Свободу» и потому не посчитал себя вправе смолчать — выступил против его оскорбителей. Меня поддержал один сотрудник из новых эмигрантов. Поднялся шум, крики. Лодизин вынужден был закрыть собрание.
Здесь я должен отметить, что к тому времени в русской редакции работало уже порядочное число новых эмигрантов, но многие из них подлаживались к старым эмигрантам.
На другой день у всех на столах оказался меморандум (так называли мы вслед за американцами любые заявления и обращения) одного из таких примкнувших, в котором вновь содержались оскорбительные выпады в адрес Плюща и говорилось, что автор меморандума как физик по образованию разбирается в том, что это такое — энтропия, и подтверждает, что евреи действительно увеличивают энтропию — сеют хаос, «и в этом нет никакого антисемитизма!».
Плющ заявил, что не желает оставаться на станции (были запланированы передачи с ним, интервью), и уехал из Мюнхена.
В тот же день я написал свой меморандум с протестом против «разгула нацистских настроений» на станции, ксерокопии которого пустил по редакции. Двое новых сотрудников тоже написали протестные заявления.
В ответ энтээсовцы и примкнувшие к ним новые эмигранты выступили с «мемо» (как американцы сокращают слово «меморандум») против нас троих, обвинив нас «в разжигании национальной розни на станции и оскорблении русских сотрудников». Особо негодовали авторы этого «мемо» по поводу моих слов о «разгуле нацистских настроений». В заключение они объявляли, что намерены обратиться в немецкий суд, так как разжигание национальной розни по законам Германии является уголовным преступлением! Что правда.
Под этим «мемо» подписались около 70 человек, в том числе и ряд новых сотрудников, евреев. Авторами его были Олег Красовский и новый эмигрант Кирилл Хенкин, еврей, в прошлом разведчик КГБ во Франции, ученик знаменитого шпиона Абеля, в последние годы перед эмиграцией работавший в АПН (дочерней «фирме» Лубянки) в Москве.
Вслед за меморандумом семидесяти пришло «мемо» от директора «Свободы» Френсиса Рональдса, в котором он требовал, чтобы я, во-первых, «извинился перед коллективом» (так и было написано), а во-вторых, забрал свой меморандум, и — до той поры, пока я не выполню этих условий, мне запрещался вход на радиостанцию! В случае же, если я эти требования не выполню, писал директор, будет поставлен вопрос о моем увольнении. Вот так!
Рональдс вообще-то был симпатичным человеком, но он, видимо, дрогнул под натиском энтээсовской гвардии и примкнувших к ней новых «товарищей». Испугался, наверное, и судебного скандала. Говорил он со мной весьма мягко, фактически оправдывался за жесткость меморандума: «Вы понимаете, Вадим, какой подарок вы делаете советской пропаганде? Писатель Вадим Белоцерковский, диссидент и сын Билль-Белоцерковского, пишет о «разгуле нацистских настроений» на «Свободе»!».
Я сказал на это, что готов в качестве компромисса изменить текст моего меморандума: вместо прилагательного «нацистских» (настроений) поставить «антисемитских». Хотя я считаю утверждение об «энтропийности» евреев чистейшим нацизмом: немецкие нацисты именно этим и обосновывали необходимость «окончательного решения еврейского вопроса». Извиняться перед коллективом я, разумеется, категорически отказался.
— Ну что ж, — сказал Рональдс уже с угрозой, — вы получите от администрации ответ.
Между прочим, при этой беседе присутствовал и начальник отдела кадров. Потом я узнал, что он находился там в качестве свидетеля на случай суда, и я имел право (по немецкому законодательству) уйти с этой беседы и вернуться к ней, приведя с собой представителя профкома радиостанции или Рабочего совета.
Ответа от администрации я не получил. Рональдс отступил: запрет являться на работу был отменен, и вместо него мне был вынесен «строгий выговор с предупреждением и занесением в личное дело».
Я тогда впервые узнал, что такая форма существует и на Западе. Потом я обратился к адвокату, который написал письмо Рональдсу с требованием отмены выговора как противоречащего немецкому трудовому законодательству. И выговор тихо убрали из моего личного дела. Сработала правовая демократия, окружавшая «Свободу» с ее авторитарной инфраструктурой!
Потом я понял по намекам Лодизина, что он объяснил Рональдсу, что советская пропаганда не станет использовать мой меморандум, так как она всегда проповедует, что «Свобода» — «гнездо сионистов», а никак не русских националистов! А вот увольнение Белоцерковского может быть использовано в Москве. Лодизин, в отличие от Рональдса, работал в Советском Союзе и гораздо лучше знал тамошнюю обстановку.
Повлияло на американское руководство, наверное, и еще одно поразительное событие. В то время на РС в качестве совещательного органа существовал Совет главных редакторов всех национальных редакций «Свободы», которых, напомню, было тогда 15 — по числу союзных республик СССР. Этот Совет собрался, чтобы обсудить события в русской редакции, и после бурных дебатов все редакторы, кроме русского, проголосовали за резолюцию, в которой мое поведение признавалось обоснованным и содержалась просьба к администрации не применять против меня никаких санкций! Рядовые сотрудники этих редакций подходили ко мне, благодарили и поддерживали. Особенно много слов поддержки я услышал, конечно, от украинских сотрудников.
Интересно еще, что начальник отдела кадров, американец Харольд Батдорф, после беседы у Рональдса сказал одному из сотрудников русской редакции, что был восхищен тем, «с каким мужеством и достоинством держал себя в кабинете у Рональдса Белоцерковский», добавив, что до той поры не видел, чтобы «русские себя так держали». Но это не помешало Батдорфу в дальнейшем жестко исполнять волю начальства по отношению ко мне во время других конфликтных ситуаций, включая мое увольнение с радио в 1985 году. Но я продолжал чувствовать уважение с его стороны, и когда мы оба вышли на пенсию, между нами установились дружеские отношения.
По следам того события я написал статью «Давление русских националистов на радиостанцию «Свобода»» и пустил ее в эмигрантский самиздат. (Позднее статья была напечатана в украинской либеральной прессе. Понятие «либеральный» я употребляю здесь и далее в широком смысле этого слова как антипод всего догматичного, авторитарного, шовинистического и т. п.) И вскоре на столах у всех сотрудников появились ксерокопии анонимного ответа. Чтобы читатель лучше понял атмосферу и уровень русской эмиграции, я приведу этот документ полностью, сохраняя его структуру, орфографию и синтаксис.