Путешествие в страну И… Философско-приключенческий роман
Шрифт:
– А вы-то кто, что так мне говорите? – выдавил я. Он подвинул мне кувшин, и пока я делал судорожные глотки, прошептал мне в ухо:
Говорят, что я пьянствовать вечно готов, – я таков!
Что я ринд и что идолов чту, как богов, – я таков!
Каждый пусть полагает по-своему, спорить не буду.
Знаю лучше их сам про себя, я каков, – я таков!
– Пожалуйста, говорите серьезно, – мне уже было не до шуток: твое необъяснимое исчезновение и его зловещие поэтические
Можно ль первому встречному тайну открыть?
С кем о том, что я знаю, мне здесь говорить?
Я в таком состоянии, что суть моей тайны.
Никогда, никому не могу объяснить,
– был его ответ. После чего он поднялся, забрал кувшин и удалился в свою палатку. Я остался сидеть, прислонившись к дереву. Голова кружилась от выпитого вина, мысли путались, на душе было неспокойно. Откинувшись на мягкую траву, я закрыл глаза и постепенно стал засыпать…
Проснулся от яркого света солнца – был уже полдень. Тебя по-прежнему не было. Рядом стоял кувшин вина и плетенка с яблоками. Наверное, обед. Напившись и наевшись, пошел к хижине – пусто, старик был у речки. Сидел, ноги в воде, и наслаждался зеркальной водной гладью и солнышком. Я молча сел рядом.
– Да не волнуйся ты понапрасну, – вдруг впервые он заговорил нормальным языком, – все будет хорошо, придет твоя радость… или не придет.
Мне не хотелось говорить о тебе с посторонним, но не удержался:
– Что же тут хорошего, если не вернется?
Он захохотал:
– У нас в колхозе слесарь Вовка на эту тему поет – "баба как баба и что ее ради радеть?”. Я ему говорю: дурак ты, надо петь по-другому:
Будь весел в эти мгновенья, в которые ты живешь,
Люби луноликих красавиц, чей стан с кипарисом схож.
Поскольку ты здесь не вечен, старайся стать совершенным
И радуйся, если в мире друзей совершенных найдешь.
– А мне-то чего веселиться, где моя “луноликая красавица”?
– Я не о красавице, понимать надо стихи, я о совершенстве, – он посмотрел на меня в упор, – ты же хочешь стать совершенным?
Я смутился:
– Неплохо было бы…
– Ага, значит, я прав оказался! – закричал он, – так слушай:
Для назначенья высшего ты годен,
От рабской ноши жизни стань свободен!
На пире каландаров пей вино,
Будь светел духом, сердцем благороден.
Я грустно возразил:
– Не вы ли утром называли меня “ничто”?
Он еще сильнее стал хохотать:
– Что – задело?! Да – шутки это все мои! Ты – парень что надо, слушаешь мои стишки, не то что остальные, все норовят или послать куда подальше или подраться. А ты – сносишь, думаешь о чем-то. Значит, не все еще потеряно, мой друг. Думай, думай – может, что и надумаешь,– И торжественным голосом провозгласил:
Для
И радость, и печаль – не все ль равно?
Но коль добро и зло пройдут бесследно,
Плачь, если хочешь, – или пей вино.
Мысли мои опять стали путаться. Да, забыл сказать, – вино, его чудесное вино, было рядом, и мы, конечно же, отдали ему должное. Его слова про совершенство, познанье тайн звучали сладко. Познать хотя бы одну тайну – твоей пропажи…Но вот – насчет радости и печали было неясно – что он имел в виду. Старик, будто угадав мои мысли, спросил:
– Тебе разве не понятно, что радость и печаль – для мудреца (он нежно погладил свою белую бороду – и впрямь, в этот момент он был похож на какого-то древнего мудреца) – это одно и то же?
Мне стало неловко, но все же я смог выдавить свое “нет”.
– Первый и последний раз объясняю стих, – взгляд его стал колючим, – в виде исключения. Стихи не для того пишутся и (улыбнувшись каким-то своим мыслям) читаются, чтобы их потом прозой разбавлять: вы двое ко мне заявились, ты был радостен с ней. Затем ты стал слушать мои стихи, напился вина, – и стал радостен со мной, принеся ей печаль, а теперь – когда ее не стало, – в сердце у тебя появилась печаль, но ты станешь радостным, когда она вернется. Вот видишь – одно и то же становится то радостью то печалью, или, если тебе так больше нравится – приносит то радость, то печаль. И ты – то радуешься, то переживаешь, а мудрец знает, что это такое – ОДНО – и спокоен. Ясно теперь?
Я кивнул, хотя, честно говоря, было как раз напротив.
– А раз так, то успокойся, – старик воодушевился, – и займись делом. – И, поднося мне очередной раз кувшин, провозгласил:
Кто слово разума на сердце начертал,
Тот ни мгновения напрасно не терял.
Он милость Вечного снискать трудом старался.
Или покой души за чашей обретал.
Я подумал про себя: да уж, я, конечно, старался “снискать милость”, но – не “Вечного” и не трудом. Как я это делал – поскорее бы забыть… Опять жутко кольнуло, и, чтобы отвлечься от печальных воспоминаний, на всякий случай я спросил, кто такой Вечный, и как можно снискать его милость (вино, принятое еще раз, было отменно). Он, наверно, ждал этого вопроса и был во всеоружии.
–Ты работаешь?
– Да.
–Кем же?
Я назвал свою профессию, рассчитывая на похвалу. Старик думал иначе:
Ты ради благ мирских сгубил земные дни!
– гневно воскликнул он, -
Но вспомни день Суда, на жизнь свою взгляни.
Ведь многих до тебя стяжание сгубило.
И что постигло их? Где все теперь они?
Тут уж я был категорически не согласен:
– Я работаю, получаю зарплату, почему это я сгубил земные дни? Все нормальные люди так живут!