Путешествие вокруг света

Форстер Георг

Исходя из этих принципов. Георг стремился отыскать у островитян Океании прежде всего «добрые и достойные свойства». Так, коренное население Новой Зеландии оказалось, по его наблюдениям, «храбрым, благородным, гостеприимным и не способным ни на какое вероломство», таитяне «проявили себя в высшей степени дружелюбно и доброжелательно», автора восхитили «трудолюбие и добросердечие» тонганцев, а у жителей о-ва Пасхи он обнаружил «сострадательность и добросердечность, делающие их столь услужливыми по отношению к чужеземцам и, насколько позволяет их скудная земля, гостеприимными». Георгу вначале не понравились меланезийцы Новых Гебрид, по своему внешнему облику сильно отличающиеся от европейцев, и он даже сравнил их с обезьянами.

Но характерно, что уже через несколько дней он пришел к заключению, что «все их телесные недостатки вполне искупались остротой ума», нашел в этих островитянах «немало мужественности, живости и смышлености» и выразил мнение, что «было бы нетрудно сделать их несравненно более цивилизованными».

Георг не закрывал глаза на отрицательные явления, с которыми участники экспедиции сталкивались на островах Океании (каннибализм в Новой Зеландии, униженное положение женщины на Новой Каледонии и Новых Гебридах и т. д.). Однако он стремился объяснить эти явления, исходя из местных условий и той стадии развития, на которой находился данный народ, причем неоднократно подчеркивал, что, по его мнению, нецивилизованные «дикари» человечнее и нравственнее утонченных и цивилизованных европейцев. «Мы сами отнюдь не каннибалы,— с сарказмом замечает он,— но тем не менее не видим ничего неестественного или ужасного в том, что затеваем сражения и сворачиваем шеи тысячам людей просто ради того, чтобы удовлетворить тщеславие правителя или каприз его любовницы».

Эмоциональной «вершиной» экспедиции стало для Георга двукратное пребывание на Таити. Именно при описании этого чудесного острова он достигает самых высоких образцов художественности. Со страниц, повествующих о Таити, веет какой-то античной свежестью и красотой.

Европейцы впервые узнали о Таити из описания кругосветной экспедиции Бугенвиля, опубликованного в 1771 г. Бугенвиль изобразил в розовом свете условия жизни таитян, их нравы и обычаи. Очарованный восхитительной природой острова, он писал, что чувствовал себя там словно в раю. Георг Форстер, казалось, продолжил эту традицию. В его поэтическом рассказе о Таити европейская публика, особенно в Германии, увидела подтверждение идей Руссо о первобытности как «золотом веке» человечества, о счастливом, «добродетельном дикаре», а само название далекого тихоокеанского острова вскоре превратилось в чудесную формулу, означающую место земного блаженства. Молодой Форстер действительно не избежал некоторой идеализации жизни на Таити. Однако современники и многие биографы Георга не заметили, что он все же сумел разглядеть там подлинные общественные отношения и даже представил их в социальной динамике.

Как вспоминает сам автор, уже через несколько дней после прибытия на Таити он понял несостоятельность своей надежды на то, что здесь существует всеобщее равенство. Форстер рассказывает, что эта «прекрасная мечта» рассеялась у него при виде толстого, ленивого вождя, который «проводил свою жизнь в таком же пресыщенном безделье, без всякой пользы для человеческого общества, что и привилегированные тунеядцы в цивилизованных государствах, поглощающие богатства страны, в то время как их более трудолюбивые сограждане вынуждены зарабатывать свой хлеб в поте лица».

После первого посещения этого острова Г. Форстер высказал мнение, что «общественное устройство на Таити в какой-то мере можно сравнить со старой европейской феодальной системой». Однако в следующем году, снова побывав в этих местах, он ближе подошел к истине, сопоставив таитян по культуре и общественному устройству с древними греками гомеровской эпохи, находившимися, по современным научным представлениям, на стадии формирования классов и государственности. По мнению автора, различия между общественными классами на Таити хотя и существенны, но еще не очень заметны ввиду простоты здешнего образа жизни. Но долго ли будет сохраняться такое

положение? Георг отрицательно отвечает на этот вопрос. Угнетение простого народа знатью будет неуклонно возрастать, а пропасть между ними — все более увеличиваться. «Наконец,—пишет Георг,—простой народ ощутит этот гнет и задумается о его причинах, тогда в нем пробудится сознание ущемленных человеческих прав, и это вызовет революцию. Таков обычный круговорот во всех государствах».

Таким образом, Г. Форстер не только не рассматривает этот «райский уголок» как застывшую утопию, но и на таитянском материале формулирует очень важный вывод о закономерности социальной революции как средства борьбы с тиранией. Этот вывод молодого Форстера перекликается с идеями американской Декларации независимости, принятой в июле 1776 г., т. е. в дни, когда он начинал работу над «Путешествием вокруг света», и почти на тринадцать лет предваряет аналогичные положения французской Декларации прав человека и гражданина.

Опираясь на собственные наблюдения, Георг вносит коррективы в учение Руссо о первобытности. Он выражает несогласие с руссоистской трактовкой первоначального («естественного») состояния человечества как некоего «золотого века», как эры всеобщего счастья и гармонии, но не солидаризируется и с противоположной концепцией Гоббса, по которой «естественное состояние» было «войной всех против всех». Полемизируя с Руссо и его «поверхностными последователями», автор приводит в качестве примера обитателей Огненной Земли, которые, по его мнению, находились тогда на низшей ступени общественного и культурного развития. «Достаточно указать,— пишет он,— на беспомощное и плачевное состояние сих пессерэ, дабы убедиться, насколько мы счастливее при своем цивилизованном устройстве». По Форстеру, значительно ближе к идеальному «естественному состоянию», постулированному Руссо, оказались жители Маркизских островов, которые на шкале развития общественных форм занимали промежуточное положение между огнеземельцами и таитянами.

Георгу очевидны «великие преимущества» цивилизации, которая ассоциируется в его сознании с развитием культуры, промышленности и торговли, с техническим прогрессом. Однако он ясно видит язвы и пороки современного ему европейского общества, и в этом он согласен с Руссо. «Наши цивилизованные народы,— заявляет Георг,— слишком запятнаны пороками, неведомыми даже несчастному дикарю, который едва отличается от неразумного животного. Какой стыд, что более высокая степень знаний и способности мыслить не привела нас к чему-то лучшему!»

Форстер остро критикует в книге многие стороны современной ему европейской действительности: социальное и имущественное неравенство, всевластие и паразитизм знати, «позорящую человечество торговлю рекрутами», гнусный разврат, процветающий в столицах и т. д. Столь же недвусмысленно осуждает он колониальную политику европейских держав, будь то деятельность голландской Объединенной Ост-Индской компании, угнетение негров-рабов, в английских и французских колониях или зверства испанских колонизаторов в Латинской Америке.

«Первооткрыватели и покорители Америки.— отмечает Георг,— заслужили много справедливых упреков в жестокости, ибо они обращались с несчастными народами этой части света не как со своими братьями, но как с лишенными разума животными и считали себя вправе убивать их чуть ли не ради удовольствия. Но кто бы мог,— горестно вопрошает автор,— в наши просвещенные времена ожидать, что предубеждения и опрометчивость нанесут едва ли не такой же ущерб обитателям Южного моря (южной части Тихого океана.— Д.Г.)?» В этом отношении не были исключением и команды кораблей Кука. С нескрываемым возмущением рассказывает Г.Форстер о насилиях и жестокостях, которые творили офицеры и матросы экспедиции, и подчеркивает, что во всех вооруженных столкновениях повинны были английские моряки.