Путешествия Лемюэля Гулливера. Дом на дюнах. Владетель Баллантрэ

Стивенсон Роберт Льюис

Это предложение было встречено высоким собранием с крайним неодобрением. Адмирал Болголам не в силах был сохранить хладнокровие. Он в бешенстве вскочил с места и сказал, что удивляется, как осмелился секретарь подать голос за сохранение жизни изменника; что оказанные вами услуги делают ваши преступления еще более страшными и опасными. Ведь та самая сила, которая позволила вам захватить неприятельский флот, позволит вам отвести этот флот обратно, как только вы почувствуете себя обиженным или оскорбленным. К тому же есть веские основания думать, что в глубине души вы — тупоконечник. А так как измена зарождается в сердце прежде, чем проявляет себя в действии, то Болголам обвинял вас в измене и настаивал, чтобы вы были казнены.

Канцлер казначейства был того же мнения. Он представил собранию, каким тяжким бременем ложится

на казну ваше содержание, и заявил, что скоро она будет доведена до полного оскудения. Между тем предложение секретаря выколоть вам глаза не только не спасет его величество от этого зла, но, по всей вероятности, только увеличит его. Как свидетельствует опыт, некоторые домашние птицы после ослепления едят больше и скорее жиреют.

Таким образом, если его священное величество и члены совета, обращаясь к своей совести, пришли к твердому убеждению в вашей виновности, то этого довольно, чтобы приговорить вас к смерти, не затрудняясь подысканием формальных доказательств, требуемых буквой закона.

Но его императорское величество решительно высказался против смертной казни. Он милостиво изволил заметить, что если, по мнению совета, лишение зрения слишком мягкое наказание, то всегда будет время вынести другой, более суровый приговор. Тогда ваш друг секретарь почтительно испросил позволения ответить на возражения канцлера по поводу непомерных расходов на ваше содержание. Доходы его величества, заявил он, всецело находятся в распоряжении самого канцлера. Поэтому ему нетрудно будет принять меры к постепенному уменьшению расходов на ваше пропитание. Получая недостаточно пищи, вы станете слабеть, худеть, потеряете аппетит и зачахнете в несколько месяцев. Такой образ действия имеет еще ту выгоду, что разложение вашего трупа станет менее опасным, ибо тело ваше уменьшится в объеме больше чем наполовину. Благодаря этому, как только вы умрете, пять или шесть тысяч подданных его величества смогут в два или три дня отделить мясо от костей, сложить его в телеги, увезти и закопать за городом во избежание заразы, а ваш скелет сохранить, как памятник на удивление потомству.

Таким образом, дружескому расположению секретаря вы обязаны тем, что удалось найти решение, удовлетворительное для обеих сторон. План умертвить вас, постепенно заморив голодом, было приказано хранить в тайне; приговор же о вашем ослеплении занесен в книги. Постановление принято единогласно. При особом мнении остался только адмирал Болголам, ставленник императрицы. Под влиянием настойчивых подстрекательств ее величества он настаивал на вашей смерти. Императрица же питает к вам ненависть из-за разных придворных сплетен: кой-кто из придворных дам, которые считают, что вы не были достаточно внимательны к ним, успели очернить вас в ее глазах.

Через три дня ваш друг секретарь явится к вам по повелению его величества, чтобы прочесть вам обвинительный акт. Он объяснит вам, как велика снисходительность и благосклонность его величества и государственного совета. Ведь постановлено всего-навсего лишить вас зрения. Поэтому его величество не сомневается, что вы покорно, с благодарностью подчинитесь этому приговору. Двадцать хирургов его величества назначены наблюдать за надлежащим исполнением операции. Вы ляжете на землю, и самые опытные стрелки пронзят ваши глазные яблоки тончайшими стрелами.

На этом я кончаю свое сообщение. Предоставляю вам самому решить, как вам следует поступить в данном случае. Я же, во избежание подозрений, должен немедленно удалиться».

С этими словами его превосходительство покинул меня, и я остался один, одолеваемый мучительными сомнениями и колебаниями.

Нынешний император и его министры ввели среди лилипутов обычай, которого, как меня уверяли, никогда не существовало раньше. Всякий раз, когда в угоду мстительному монарху или по злобе фаворита суд приговаривает кого-нибудь к жестокому наказанию, император произносит в заседании государственного совета речь. В этой речи выставляются на вид его великое милосердие и доброта. Речь немедленно оглашается по всей империи. Ничто так не устрашает народ, как эти похвальные речи императорскому милосердию, ибо замечено, что чем они пространнее и пышнее, тем бесчеловечнее наказание и невиннее жертва [*] . Признаюсь, впрочем, что я плохой судья в таких делах. Ни по рождению, ни по воспитанию я не был предназначен к роли придворного. Поэтому я никак не

мог найти никаких признаков кротости и милосердия в моем приговоре. Например, я (хотя, быть может, и несправедливо) считал его скорее суровым, чем мягким. Иногда мне приходило в голову лично явиться в суд и защищаться. Правда, я не мог оспаривать фактов, изложенных в обвинительном акте, но все-таки надеялся, что они допускают более выгодное для меня толкование. Но мне приходилось читать много описаний политических процессов, и я знал, что все они оканчивались так, как угодно было судьям. Поэтому я не решился вверить свою участь таким могущественным врагам. Одно время меня очень соблазняла мысль оказать сопротивление. Я отлично понимал, что, пока я на свободе, все силы этой империи не могли одолеть меня. Я легко мог бы забросать камнями и обратить в развалины всю столицу. Но, вспомнив присягу, данную мной императору, его милости ко мне и высокий титул нардака, которым он меня пожаловал, я с отвращением отверг этот проект. Мне были чужды придворные взгляды на благодарность, и я никак не мог убедить себя, что нынешняя суровость его величества освобождает меня от всяких обязательств по отношению к нему.

Наконец я остановился на решении, за которое многие будут, вероятно, осуждать меня. Скажу прямо: сохранением своего зрения, а стало быть, и свободы, я обязан моей опрометчивости и неопытности. В самом деле, если бы в то время я так же хорошо знал нравы монархов и министров, как я узнал их потом, наблюдая придворную жизнь в других государствах, я бы с величайшей радостью и готовностью подчинился такому легкому наказанию. Но я был молод и горяч. У меня уже было разрешение его величества посетить императора Блефуску. Поэтому, не дожидаясь окончания трехдневного срока, я послал моему другу секретарю письмо, где уведомлял его, что с разрешения императора я отправляюсь в Блефуску.

Не дожидаясь ответа, я в то же утро направился к морскому берегу, где стоял на якоре наш флот. Там я завладел большим военным кораблем, привязал к его носу веревку и поднял якоря. Затем я разделся, положил платье и одеяло, которое захватил с собой, в корабль и пустился в путь, ведя за собой корабль. Частью вброд, частью вплавь я добрался до королевского порта Блефуску, где население уже давно ожидало меня [*] . Мне дали двух проводников и направили в столицу Блефуску, носящую то же название, что и государство. Проводников я нес в руках. Подойдя на двести ярдов к городским воротам, я спустил их на землю и попросил известить о моем прибытии одного из государственных секретарей и передать ему, что я ожидаю приказаний его величества.

Через час я получил ответ, что его величество в сопровождении августейшей семьи и высших придворных чинов выехал мне навстречу. Я приблизился на сто ярдов. Император и его свита соскочили с лошадей, императрица и придворные дамы вышли из карет, и я не заметил у них ни малейшего страха или беспокойства. Я лег на землю, чтобы поцеловать руку императора и императрицы. Я объявил его величеству, что прибыл сюда согласно моему обещанию и с соизволения императора, моего повелителя, чтобы иметь честь лицезреть могущественнейшего монарха и предложить ему свои услуги, разумеется, если они не будут противоречить моим обязанностям верноподданного Лилипутии. Я ни словом не упомянул о постигшей меня немилости. Не получив официального уведомления о постановлении совета, я не мог знать о замыслах против меня. С другой стороны, я рассчитывал, что император, узнав, что я нахожусь вне его власти, не пожелает предать огласке мою опалу. Однако скоро выяснилось, что я сильно ошибся в своих предположениях.

Не буду утомлять внимание читателя подробным описанием приема, оказанного мне при дворе императора Блефуску. Он вполне соответствовал щедрости этого могущественного монарха. Не буду также говорить о неудобствах, которые я испытывал из-за отсутствия подходящего помещения и постели: мне пришлось спать на голой земле, укрывшись своим одеялом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Благодаря счастливому случаю автор получает возможность оставить Блефуску и после некоторых затруднений благополучно возвращается в свое отечество.