Путешествия по Европе
Шрифт:
Да, с тех пор многое изменилось. Я помню, мы с Кацем, едва сойдя с поезда, сняли комнату в первой же гостинице в квартале моряков — а это было в разгар лета. Номер стоил 5 долларов в сутки, включая омлет на завтрак. Правда, нам пришлось делить комнату с двумя парнями немного старше нас.
Они терпели нас только до середины второй ночи, когда Кац с трудом вылез из кровати после гала-вечера в клубе Парадайз и с шумным вздохом облегчения пописал в мусорную корзину.
— Я думал, что это раковина, — несколько неубедительно объяснил он на следующее утро. Наши соседи съехали сразу после завтрака, и оставшуюся часть недели комната целиком принадлежала нам.
Распорядок дня выработался сам собой. Каждое утро мы вставали на завтрак, затем возвращались в
В «Анко» нас обслуживал молодой бармен с треугольной бородкой и в красном пиджаке, который был ему мал размера на три. Несколько лет назад он, видимо, слишком глубоко затянулся марихуаной, и теперь постоянно выглядел так, будто ни за что не вспомнил бы, как его зовут, не заглянув в собственную визитку. Он продавал нам гашиш, а в шесть часов мы выкуривали в качестве закуски по сигарете с марихуаной и отправлялись в индонезийский ресторан по соседству. Позже, когда на город опускалась темнота и на углах занимали свои позиции проститутки, а вечерний воздух наполнялся запахами конопли и жареного картофеля, мы выходили на улицу и нередко оказывались случай но вовлеченными в драку.
Часто мы ходили в «Парадайз» — ночной клуб, переделанный из старой церкви, где безуспешно пытались заклеить девочек. У Каца была очень странная манера знакомиться. Он подходил к девушке и с озабоченным, видом говорил: «Извините, я знаю, что мы незнакомы, но мне очень нужно освободиться кое от чего…»
— От чего? — спрашивала девушка.
— От полутора унций спермы, — отвечал Кац, сияя идиотской улыбкой. Это никогда не срабатывало. Но и мой подход оказался не лучше: я выбирал самую некрасивую девушку из тех, что были, и вежливо спрашивал, не купить ли ей что-нибудь выпить, но в ответ мне всегда предлагали, мягко говоря, отвалить. Поэтому по ночам вместо общения с девушками мы доводили себя до состояния, которое называли ППД — Продвинутая Познавательная Дисфункция.
Однажды ночью мы познакомились с озадаченными африканцами, которых Кац стал убеждать поднять бунт на родине. Он так напился, что отдал им свои часы марки Bulova (видимо полагая, что знание точного времени — самое важное при организации переворота), которые принадлежали его дедушке и стоили целое состояние. Потом, всю оставшуюся часть лета, когда я спрашивал у него время, он с горечью отвечал: «He знаю. У меня есть человек в Зулуленде, который следит за временем вместо меня». Через неделю такой жизни мы обнаружили, что истратили половину наших ресурсов, и сделали вывод, что пора двигаться дальше.
Голландцы очень похожи на англичан. И те, и другие беспечны (я употребляю это слово в самом лучшем смысле). Они одинаково паркуют машины, выставляют корзины для мусора, бросают свои велики у ближайшего дерева или стены. Они не одержимы аккуратностью, которая так достает в Германии или Швейцарии, где машины на стоянках выстроены словно по линейке.
Они даже разговаривают почти так же, как англичане. Это всегда озадачивало меня. Я как-то работал с одним голландцем в The Times и однажды спросил его, как правильно произносить фамилию художника: «Ван Гог» или «Ван Гок»? Он ответил почему-то раздраженно: «Нет, нет, это Винсент Ван…» — и прокашлял что-то, словно ему в горло попала мошка. После этого каждый раз, когда я спрашивал его, как произносятся по-голландски различные редкие слова, типа «Международный валютный фонд», «яйца-пашот», «куннилинг» — он всегда отвечал тем же отрывистым кашлем. Но, как ни странно, когда голландцы разговаривают друг с другом, они вообще так не кашляют. Их речь звучит как своеобразный вариант английского.
Мы с Кацем часто замечали это, особенно когда на улице какой-нибудь незнакомец выходил вдруг из тени и говорил:
Теперь я снова столкнулся с этим явлением в отеле, когда зашел в маленькую гостиницу и спросил добродушного хозяина, есть ли у него свободный номер.
— О, я не думаю, — воскликнул он. — Но подождите, я спрошу у жены.
Он просунул голову в дверь сквозь украшенные бисером занавески и закричал (по крайней мере, так я услышал):
— Марта, как там в твоих леггинсах? Ты уже совсем мокрая?
Из-за занавески в ответ раздался голос:
— Нет, но когда спринцуюсь, немного пощипывает.
— Ты пахнешь подходяще?
— Да, бобами и влагой.
— А как насчет твоих дырок — они источают сладость?
— О да, конечно.
— Я пососу их вечером?
— А как же!
Он возвратился ко мне с грустным выражением лица:
— Извините, я думал, будет аннулирование, но его, к сожалению, нет.
— Всюду преобладает запах бензина, — сказал я вместо благодарности и ушел.
Комнат нигде не было. В конце концов грустный и подавленный, я поплелся на вокзальную площадь к офису VVV, государственного туристического агентства, в службу по поиску жилья. Внутри толклись не меньше восьми групп усталых туристов, в каждой из которых было человек по тридцать. Персонал VVV отправлял людей в различные пригороды, поскольку в Амстердаме не осталось ни одной свободной комнаты ни за какую цену. Это в апреле. Что же здесь будет твориться в июле? Наверное, людей придется отправлять в Исландию. Большая вывеска на стене гласила: «Билеты на выставку Ван Гога все проданы». Тоже замечательно. Я приехал сюда в значительной степени для того, чтобы посмотреть выставку.
Пришлось встать в одну из очередей. Мне было жарко, я вспотел, устал и проголодался. Ноги болели. Мне хотелось принять ванну, хорошо поесть и выпить несколько кружечек пива. В моем организме не осталось ни одной счастливой клетки.
Каждый, кто выстаивал очередь — а это были в основном американцы, — подвергался целому допросу: каким условиям должны отвечать туалет, завтрак, удобства в комнате, каковы требования по общественному транспорту и ценам. Это занимало массу времени. Потом посетитель обычно обращался к своей половине, мужу или жене, и переводили им, о чем шла речь. Далее следовала длительная дискуссия и серия дополнительных вопросов: "Можно ли туда добраться на автобусе, а не поездом? ", « Есть ли вегетарианские рестораны возле отеля?», «Есть ли в отеле комнаты для некурящих?», «Будет ли такси на вокзале, или его придется заказывать самим, а если придется, то по какому телефону?», "В какое время уходит последний поезд? ", "Не следует ли вывести меня на улицу и расстрелять за то, что у меня такая большая жопа и задаю слишком много глупых вопросов? " — и так далее и так далее…
Когда достигалась договоренность по самым принципиальным вопросам, сотрудница VVV делала до двадцати звонков в различные отели, с бесконечным терпением и без всяких надежд: в большинстве отелей просто сообщали, что за такую цену мест нет. Тогда приходилось обсуждать более дорогие или более отдаленные гостиницы. На все это уходило столько времени, что хотелось аплодировать, когда кто-нибудь отходил наконец от окошка, и очередь продвигалась на шесть дюймов вперед.
Единственное, в чем мне повезло, — что девушка, занимающаяся нашей очередью, была красива. Не то чтобы при виде ее зада у вас потели ладони, но она была умна, добра, терпелива и говорила с тем утонченным голландским акцентом, от которого сердце просто таяло. Даже с самым тупым клиентом она разговаривала любезно и квалифицированно, легко переключаясь на французский, немецкий, английский и голландский. Признаюсь честно, я был очарован. К тому времени, когда я добрался до окошка, то с трудом сдержался, чтобы не выпалить: «Что, если нам хорошенько потрахаться, а потом пожениться?» Но вместо этого я робко попросил место в гостинице где-нибудь в северном полушарии. Она нашла мне ее в Харлеме.