Путешествия по ту сторону
Шрифт:
« Скорей!» « Скооооорей!» « Сюда!»
Найя Найя входит и слушает крики уже из пещеры. Впечатление немного жуткое. Дневной свет еще освещает внутреннюю часть холма, и вдруг Найя Найя их видит. Здесь столько существ! Столько их висит, держась лапками за потолок, что каменные стены как бы покрыты черно-красными гроздьями. Их тысячи. Они шевелятся, ходят по потолку, словно мухи, и кричат без умолку. Они зовут Найю Найю, выкрикивая ее имя на своем скрипучем, свистящем языке:
«Тликс-тликс! Тликс-тликс!»
Иногда они отрываются от стен, кружат по пещере, но потом снова возвращаются на свои места. Найя Найя садится на землю, на слой помета, и смотрит, как они мель- [246] тешат по пещере. Они так беспокоятся, потому что к ним уже проникает тень. Они кричат все громче, их голоса так пронзительны, что начинаешь сомневаться, действительно ли ты их слышишь. Они машут крыльями во влажном воздухе,
Крики отражаются от стен пещеры, протягивают невидимые нити, раскидывают по гроту острые лезвия, которые режут, полосуют, сдирают кожу. Эти существа без конца взывают и сами же отвечают на свой зов; они не говорят, не рассказывают историй, они только кричат по мере того, как на них надвигается тень. Найя Найя чувствует, как у нее самой шевелятся уши, она тоже хватается за стенки пещеры, вонзает в камень свои длинные ногти. Крики просачиваются ей внутрь и мечутся в поисках выхода. Найя Найя приоткрывает рот, и у нее сжимается горло. Ее расширенный взор обшаривает темноту, пытаясь различить живые существа. Криками, все более частыми, похожими на скрежет, щелканье, они зовут ее к себе.
Но теперь Найя Найя понимает, что они зовут ночь. Присев в углу на корточки, Найя Найя вперяется во мрак. Надо выбираться отсюда, крики множатся, носятся по пещере, кружатся около входа. Ночь мало-помалу сгущается, как будто с востока льются чернила. Через узкий вход в пещеру попадает холодный воздух, от которого пробирает дрожь.
Вдруг они все разом, без предупреждения, взлетают. Поднимается шум, как от ударов по мячу, гудение, как от вертолета. Их стремительные тельца сталкиваются, задевают друг друга, кружатся вихрем около выхода. Пронзительно крича, они гроздьями выскакивают прямо в ночной мрак. Они пролетают около самого лица Найи Найи, и она чувствует кожей дуновение ветра, слышит шум, как от винта самолета. Тогда она тоже принимается вскрикивать, клекотать, стучать языком.
Теперь совсем темно. Ни стен пещеры, ни летающих существ уже не видно. Найя Найя кричит:
— Варран!
И в ответ ей звучат вокруг голоса:
— Тликс-тликс! Тликс-тликс!
Найя Найя становится легкой. Ее уши все время шевелятся, ловят звуки. Она расставляет руки, растопыривает пальцы, раздвигая упругую пленку, которая вытягивает с бо- [247] ков кожу. Ее расширенный взор вперяется в темноту, нос сплющивается, морщится, как лист. Из входа в пещеру, словно дым, вырываются черные тучи. Вся долина наполняется пронзительными криками, которые вычерчивают в воздухе свои X, Z. Звуки отражаются от выемок в скалах, возвращаются назад, и уши впитывают их в себя. Найя Найя вытягивает свой третий, очень длинный палец. Ветер дует в пленку из кожи, и ее тело отрывается от земли. Оно внезапно поднимается вверх, и приходится кружиться по пещере, поворачивать, натыкаться на тысячи других летающих тел. Приходится без передышки двигаться, раскрыв рот и издавая резкие звуки, которые вылетают через ноздри. Стая увлекает ее и выталкивает из пещеры. Скачок, и она уже в вольном небе, высоко над землей. Она летит так быстро, как только может, и зовет других: «Вьюит! Иви! Ксикс-ксикс!» Ее руки делают десять махов в секунду, а глотка за то же время испускает сорок-пятьдесят криков. Найя Найя слышит оглушительный шум, который прокатывается по земле. Она поджидает, когда звуки возвратятся назад. Звучит все. Ничего не видно, ничего не чувствуешь, но земля отражает крики. Счастливая, хмельная Найя Найя пляшет на месте в холодном сумраке, подпрыгивает, отступает назад, ныряет вниз до высоты нескольких метров над черной землей, но, услышав, как очень громко произносят ее имя, «Тликс-тликс! Тликс-тликс!», услышав «Сюда! Сюда! Сюда!» в таком узком диапазоне волн, что звуки колют крылья, живот и кожу лица, Найя Найя, взмывая вверх, поднимается в небесные глубины. Мушки, комары, бабочки разлетаются во все стороны, спасаясь от кричащих стрел. Длинное и тонкое копье приближается к ним со скоростью 345 метров в секунду, а за каждым копьем — раскрытая пасть с острыми зубами. Найя Найя набрасывается на рой мошек и проглатывает их всех одни за другими. Она кричит вместе со всеми, не зная, что означают ее крики, — просто ультразвуки сами постоянно рвутся из ее глотки и уносятся в пространство. Крики летают вокруг, словно тучи игл, и теснят друг друга. Все черно, скрыто от глаз, они и не видят ничего сквозь пелену тумана. Иксикс! Это скалистый пик в виде башни. Юииик-июююк! Это очень высокое дерево, на верхушке которого раскачиваются на ветру кикск-кикск-кикск. Каюиит-трик! Триюк! Крик устремляется вперед, но наталкивается на другой крик и возвращается покореженным: значит, кто-то летит навстречу со скоростью 6 метров в секунду. Найя Найя опрокидывается на- [248] бок, издает приветственный крик: «Варран!» — и мчится по небу, зовя: «Тликс-тликс!», но кругом только сумрак и пустота. Она изо всех сил несется по воздуху, ее лапы поднимаются за спиной и опускаются впереди, надувая мембраны, как парашют. Воздух пронизывают тысячи криков. Они отражаются от земли с таким звуком, словно хрустит сразу множество ногтей. Насекомые носятся по земле, спотыкаясь, карабкаются по склонам оврагов. Найя Найя забирается высоко в небо и обрушивает свои крики на отроги скал, в воду, на деревья. Весь мир сверкает. Он все время зажигается и гаснет, словно сноп искр. Он отвечает, он что-то кричит, и его голос — то слабый и далекий, то близкий и острый, как наваха.
Все захмелели, захмелели от свободы, В ночи крики отскакивают, двоятся, они быстро перемещаются от дерева к дереву, огибают камни, и крошечных насекомых проглатывают раскрытые пасти. Найя Найя летит вдоль реки, без определенной цели, просто так переносится с одного берега на другой. Время от времени она останавливается перед кустом, машет, застыв в воздухе, крыльями и издает ультразвуки. Ночные бабочки срываются с листьев и пытаются спастись. Найя Найя описывает над бабочками все меньшие и меньшие круги и проглатывает их. Надо беспрерывно есть, метать в ночи свои стрелы. Никогда она не была такой быстрой, такой легкой. Она раздвигает мембрану, которая соединяет пальцы, и ту, что натянута между бедрами. Отовсюду доносятся отголоски криков. Весь мир прорезан пещерами, прорыт горловинами, глубокими ущельями, где не затихают звуки. Они всюду, они приобретают твердую форму, образуют препятствия, шарят по воздуху и ищут, ищут. Получается странная и резкая музыка, от которой зажигаются блуждающие огоньки. Найя Найя ныряет вниз, поднимается, пляшет черным нечетким пятном в сумрачном небе. Мы пролетаем под лунным кругом мимо скопления безмолвных домов, и взгляд выхватывает тусклые звезды, которые поблескивают внутри комнат. Люди и собаки боятся. В ночном просторе слышатся победные крики, они как бы оставляют крошечные шрамы, которые тут же затягиваются.
Раздаются крики:
«Мио! Мио!»
«Инка!»
«Кискит!»
«Лльуит! Лльуит!»
[249]
«Пюк!»
Это мы не разговариваем. Мы кричим, потому что хотим увидеть, как появляются приморская сосна, стена, покрытый травой склон. Ночи мы не боимся, ведь она сама все время кричит, дрожит и трепещет, когда кто-нибудь проходит, она отвечает, кричит и слушает в свой черед. Мир вокруг не холодный и не мертвый. Он такой же, как мы, большое коричневое животное, которое вертит своей пастью во все стороны и шевелит ушами. Наши пути пересекаются, мы бросаемся друг на друга, но в последнюю секунду отскакиваем назад, залпами выплескивая ультразвуки. Мы проносимся на полной скорости параллельно земле. Вдруг Найя Найя вскрикивает «Иуип!», и в ответ слышится тихий протяжный крик. Она приближается медленнее, следуя за пронзительным звуком, который перелетает от одного телеграфного столба к другому. Перед ней шуршит и тут же исчезает ночная бабочка. Найя Найя исступленно машет лапами, издавая сотню криков в секунду. Раскрыв пасть, она летит прямо перед собой. Шуршание бабочки уходит зигзагом, но тут раздаются резкие крики — теперь впереди стена, и бабочка, попавшая в самый водоворот криков, влетает через безмолвное окно. Найя Найя бросается в дом, где ослепительно горит электрическая лампочка. Крики отражаются от стен. Найя Найя вихрем кружит по комнате, хватает бабочку и в поисках выхода выкрикивает: «Тликс-тликс-тликс». Наконец она выскакивает в ночь, подальше от слепящей, подобно солнцу, лампы.
Найя Найя уже далеко, она в полном одиночестве летает над деревьями и снова кричит: «Варран! Варран!», прислушиваясь к пронзительной ночной перекличке. Между деревьями пролетает стая крылатых муравьев. Нужно со свистом нырнуть вниз, между тем как каждый муравей искрой сверкает в мозгу. Найя Найя пересекает им дорогу и, собрав муравьев левой лапкой с упруго натянутой мембраной, поедает их.
Мы все время хмелеем, хмелеем от криков и полета. Стремительные крики, протяжные и острые, поднимаются к небу, опускаются, снова поднимаются. Звуки то низкие, как жужжание ос, то такие высокие, что они перестают быть звуками, превращаясь в проволоку, по которой мы скользим. Воздух обтекает шкурку стального цвета, раздувает кожу крыльев. Когтистые пальцы раздвигаются и сжимаются. Иногда мы залетаем так далеко, что приходится [250] ориентироваться по луне и звездам. Иногда мы блуждаем в пустоте и кричим, кричим без остановки, ничего не слыша в ответ. Но мы свободны наконец, мы свободны! Ничто больше не притягивает нас к земле, ничто не удерживает. Мы больше не боимся ночи и по нескольку раз пролетаем по черному небу. У нас нет слов, нет мыслей, и только эхо наших криков расцвечивает все внутри нас. Вот так каждую ночь без устали мы подстерегаем добычу, ищем, летаем по разным закоулкам и проглатываем всех бабочек и крылатых муравьев на своем пути.
Часами вместе с Найей Найей мы машем крыльями, летаем над землей, каждый сам по себе, и у каждого из нас в горле комок, а уши шевелятся. Пустоты больше нет. Жизнь вибрирует, звучит. Цвета поблекли, и, по сути дела, ничего не видно, но крики, щелканье, гуденье без конца разрывают ночное пространство, когда все спит, свернувшись калачиком, и ночь, словно разрываемая трассирующими пулями, исчезает. От сумерек до рассвета мы взываем:
«Тликс-тликс!»
«Льуип!»
«Стриик-алик!» «Глюк!»
«Плит плит плит»
«Мио!»
«Тзик!»
«Тзик!»
«Тзик!»
и земля отвечает нам, отвечают деревья, неподвижные суровые скалы, стены, ограды, окна, решетки, листва, покрытые травой равнины, реки; отвечают даже насекомые, они кричат обезумевшими голосами, пытаясь удрать. Мы — крошечные самолеты, летящие во тьме, нам ведомы все тайны ночи. Потом, когда на востоке снова занимается свет, вырисовывая на небе большое ослепительно яркое пятно, Найя Найя кричит уже по-другому, прислушивается к звукам, притекающим с разных точек небес, и стремится отыскать вход в пещеру. Мы все вместе устремляемся к темной теплой дыре, из которой идет резкий запах, сталкиваемся друг с другом, царапаемся, истошно свистим. Найя Найя подскакивает к потолку и хватается за него когтями лап, после чего, завернувшись в кожу крыльев, издает еще несколько жалобных криков и стонов. Свисающая вниз голова тяжелеет, дневной [251] свет давит на глаза. Хмельная ночь подошла к концу. Так и бывает, когда покидаешь мир людей, кошек, машин, грузно катящих по твердому покрытию дорог, когда становишься легким, стремительным и свободным и быстро исчезаешь в звучащей ночи, — ах, как вас любят и как вы счастливы, когда становитесь мышью, летучей мышью.