Путёвка в спецназ
Шрифт:
— Ах, оставь, Егор, — отмахнулась все еще чрезвычайно сосредоточенная девушка. — Я имела в виду совсем другое, — и неожиданно подмигнув, укорила: — Не только ты можешь ошибиться в подборе слов. Я же хотела сказать, ты правильно отметил, что это возмездие, — и слегка изменив интонацию: — Справедливое возмездие.
Рогожин и Степаныч понимающе переглянулись. То есть все всё понимают,
— Кстати, как зовут-то нашего визави? — наконец-то сподобился узнать Рогожин.
— Капитан Крымов Станислав Олегович. Служил там же где и мы, до перевода.
— Крымов… — командиры переглянулись. — Как интересно…
— Вы что его знаете?
— Знаем, — задумчиво протянул Рогожин, а Степаныч непроизвольно сжал кулаки, поблескивая глазами. — Но сперва надо убедиться, что это он. С майором посоветоваться…
— Но вы меня с собой возьмете?
— Обязательно.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ — ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Как и следовало ожидать, обсуждения этого вопроса на этом прекратилось. Сосредоточенная и задумчивая Маришка, попрощавшись, исчезла, и мы остались одни. Разговор как-то сразу перестал клеиться, так как каждому из нас было о чем подумать. Но все же я решил попробовать задать еще один вопрос:
— Руслан, Степаныч, помните тогда перед операцией?.. Васильев упомянул генерала НКВД, который лег на гранату, спасая детей.
— Помним.
— Мне тогда показалось, что он это специально упомянул, на что-то намекая. Больно остро вы тогда среагировали… Я даже подумал, что это чей-то родственник.
— Какой наблюдательный, — протянул Степаныч. — А что ты еще подумал?
Рогожин же просто сидел со стеклянным взглядом и пялился в стенку.
— Ну, не знаю, — в растерянности чешу затылок. — Подумал, а смог бы я вот так? Еще подумал, что такой человек заслуживает уважения. Даже если был садистом и палачом.
— Садистом и палачом? — грустно улыбается прапорщик. — Ты что думаешь в НКВД, именно такие служили. Хотя учитывая, как извратили нашу историю… Ты хоть не думаешь, что войну американцы выиграли?
— Не-е-ет… Я как то брякнул похожую глупость, так у папки чуть инфаркт не приключился. Это был единственный раз, когда он мне врезал, так разозлился. После этого я школу поменял. Батя сказал, что учиться в подобном месте, где так преподают историю, я не буду. Так что поверьте, в подвиге русского народа я не сомневаюсь.
— Правильный у тебя папка, — улыбнулся Степаныч, — но бил все равно мало.
— Мало, — со вздохом соглашаюсь.
Руслан все так же сидел погруженный в свои мысли и никак не реагировал на разговор.
— А насчет генерала? То это был мой дед — отец моей матери. Погиб задолго до моего рождения. И садистом он не был, как и большинство профессионалов. А вот палачом — да. Ты ведь, Егорка, тоже, по сути, палач. И пытал и убивал, и казнил виновных. Или ты считаешь иначе?
— Нет, — говорю тихим голосом, — но кто-то должен это делать.
— Правильно. Так почему не мы? Или мой дед?
— Да я что, Степаныч? Я ведь и говорю, что уважение испытал. Это ведь страшно, лежать и знать, что сейчас умрешь!
— Нет. Не страшно, — очнулся от задумчивости Руслан. — Не страшно, если знаешь, что война закончена. Только немного жаль, что не увидишь больше дочь и жену, не понянчишь внуков. Но все это перевешивается тем, что из маленьких детских ручек, выпадает граната. Пусть эти руки и принадлежат немецкому ребенку, — и, опустив голову, вновь уходит в себя.
В мозгу проносится невероятная догадка, складывающая в единое целое кусочки мозаики. С некоторой оторопью смотрю на командира:
— Руслан?..
Подняв голову, смотрит на меня, потом махнув рукой, говорит Степанычу:
— А гори оно все огнем, скажи ему…
Степаныч задумчиво переводит взгляд с него на меня и грустно произносит:
— Познакомься, Егор, с моим дедом, — и показывает рукой на Руслана.