Путница
Шрифт:
– Все в Хольгиной власти, – напыщенно отозвался Жар и тут же рассмеялся: – А, очередной пророк объявился, ходит и людей будоражит – в плохое-то верить проще, чем в хорошее. Из столичной молельни отписали, чтоб его не слушали, а лучше поймали и выпороли за дурь.
Рыска успокоилась и захлопотала вокруг стола. Друг от ее щей нос не воротил, съел полную миску и добавки попросил. Саврянин тоже не спешил уходить на печь, сидел за компанию, пощипывая ломоть хлеба.
– А Альк обещал мне завтра курицу приготовить, –
Вор позеленел и закашлялся, выказывая знакомство с пикантной саврянской традицией. Альк бессовестно расхохотался, вскидывая руку к лицу – на случай если ревнивый Рыскин «братец» все-таки попытается посадить ему синяк.
– А что тут такого? – пискнула мигом смутившаяся и сжавшаяся девушка.
Жар метнул на саврянина злобный взгляд и попытался помягче объяснить подруге то, что ему с таким же смехом рассказывала знакомая «цыпочка», большой знаток чужеземных купцов, в пути истосковавшихся по женской ласке.
– У них принято… ну, когда с девушкой… ее потом накормить надо. На свадьбе быка ради этого забивают, а если просто так – овечку там, гуся…
Судя по Рыскиному лицу, она все поняла и гуся, а тем более курицы расхотела.
Драться Жар не полез, но решительно потребовал:
– Кончай над девочкой издеваться, нашел забаву – в краску ее вгонять!
– Да ей палец покажи – покраснеет, – лениво возразил саврянин.
– Неправда! – возмутилась та, нервно комкая поясок.
Альк показал. Рыска немедленно покраснела, хотя больше, казалось, уже некуда.
– Ну, что я говорил? – торжествующе обернулся к Жару саврянин.
– Он на меня при этом так смотрел! – запротестовала девушка.
– Ладно, – согласился Альк. – Могу и не смотреть.
Саврянин зажмурился и оттопырил другой палец. Тоже на редкость похабный.
Рыска в сердцах ударила его по руке.
– Теперь-то что?
– Ты думал!!!
– Срочно замуж, – заключил Альк, вставая.
– А тебя… а ты… – Девушка в очередной раз убедилась в своей неспособности придумывать быстрые и хлесткие ответы, и на глаза навернулись злые колючие слезы.
– Да плюнь ты на него, – посоветовал сытый и благодушный друг. – Раз уж его даже могила исправить не смогла… Кстати, Сива меня сегодня о тебе спрашивал, привет передавал.
– Ну и ты ему от меня передай, – рассеянно отмахнулась девушка, не поняв намека. – А этому… этому… я завтра такое приготовлю, что будет знать! Тараканов жареных, вот!!!
Цыке не спалось.
Звезд на небе было мало, и те мелкие – начало лета, не вызрели еще. Шумел лес, покрикивала ночная птица, бесшумно выскакивая из тьмы и снова в нее ныряя в погоне за ночными мотыльками. Только что вроде на том конце луга орала, и внезапно под самым ухом: «А-а-ать! Кр-р-р!» Первые ночи мужики шугались, вздрагивали,
У ближайшего костерка воронами нахохлились караульные – тсец и два тсарских работника-«ополченца». В лицо Цыка их знал, но близко сдружиться не удалось: все мужики держались своих кучек, как из весок приехали. Разве что внутри «кулаков» худо-бедно сошлись, и то на них опять-таки разбились по знакомству.
Справа от Цыки громко храпел Колай, слева ворочался и пыхтел Мих.
– Жарко, – раздраженно пожаловался он.
– Так скинь покрывало, – посоветовал друг.
– А без него комары заедают.
Комарье, несмотря на жару и сушь, действительно вилось облаками, но интересовалось почему-то исключительно Михом. Лежать рядом с ним было безопаснее, чем у накормленного ромашкой костра, – всех на себя оттягивает.
– Как думаешь, что сейчас на хуторе делается? – Цыка глядел на желтоватую звездочку, растущую наособицу. Из Приболотья ее тоже видать, только висит вроде повыше.
– Что, что… – проворчал чернобородый. – Небось спят все давно. Это мы, как дурни, на колких ветках ворочаемся. И ячневая каша в животе урчит, надоела – сил нет.
Цыка прихлопнул комара, не иначе как по ошибке севшего ему на лоб.
– У жены уже срок подходит.
– Не надо было Сурка бояться.
– Никого я не боялся, – обиделся батрак. – Он меня нанял, деньги хорошие посулил.
– Ну тогда радуйся, что удачно устроился, – хмыкнул Мих.
Радоваться не получалось. На душе было тоскливо и одиноко, а еще грыз червячок какой-то неправильности, будто на развилке не туда свернул – и возвращаться вроде глупо, дорога ровная, должна вывести, и неуютно на ней почему-то.
– Ты ж сам говорил, что свет повидать хочешь, а теперь на кашу жалуешься.
– Так на кашу ж, не на свет. Хотя… – Мих повернулся к Цыке, еще понизив голос, чтоб не только караульные, но и Колай расслышать не смог, если вдруг проснется. – Не нравится мне это. Лопаты им никак не подвезут, ага. А еды для полутора сотен народу на две недели просто так взяли, на всякий случай. И ты видал, чему они нас учат? С утра до вечера по лугу строем гоняют: «Первый ряд – замах! Шаг! Удар! Второй ряд – замах!..»
Цыка поморщился: он как раз был в первом ряду, и в начале обучения неумеха сзади не раз засаживал ему палкой по голове. Но со временем мужики приловчились, стали работать «копьями» слаженнее.
– Так не дома защищают, – уверенно продолжал Мих. – Так в чистом поле первый вражеский удар держат.
– Думаешь, быть войне? – с содроганием уточнил друг.
– Если савряне первыми не полезут, то вряд ли, – рассудительно заметил чернобородый. – Из наших-то никому плуги на копья менять не хочется. Но раз тсарь нас сюда выдернул – наверное, знает что-то…