Пьяная Россия. Том первый
Шрифт:
– Сорок исполнилось сегодня, – кивнула Валентина.
– То, – он неуверенно взглянул на женщину и выскочил за дверь.
Вслед ему раздался насмешливый хохот Марины:
– Очнись, дедуля!
Налимов прыгнул за руль своей иномарки, но торт с шампанским не позабыл аккуратно положить на соседнее сидение автомобиля.
Долго глядел на ярко освещенные окна квартиры Валентины и наконец, фыркнул:
– Вот и ладно, вовремя ситуация разрешилась.
В тот же день, у себя дома, он съел йогуртовый торт и выпил все шампанское.
8
Ночью
Ему снилась полутемная контора, где он за гроши вкалывал обыкновенным писцом. Тщательно выводил буквы и слова, переписывая набело чьи-то каракули.
Почерк у него был каллиграфический. Он использовал остро заточенное перо и чернильницу. Отец Николай Проскудин был тут же. Добродушный и веселый управляющий, однако, какой-никакой, но начальник над Налимовым, не успел Валентин Михайлович удивиться этому обстоятельству жизни, как дверь распахнулась и вошла она, Валентина, одетая весьма элегантно и богато. В глазах ее блестела гордость и понимание всей значимости своего положения.
– Эй, человек! – властно позвала она, указывая кружевным зонтиком на Налимова. – Ступай во двор, помоги барину, живо!
И Налимов, чувствуя робость и одновременно восторг в душе, склонился в низком поклоне перед красивой хозяйкой, послушно выскочил прочь, из конторы.
На улице, узкой и окаймленной с обеих сторон белыми трехэтажными домами, он огляделся. Дамы, вышедшие на прогулку, в строгих длинных платьях, прикрываясь легкими зонтиками от солнца, парами, неторопливо прогуливались по деревянным тротуарам.
Мимо пронеслась карета с откидным верхом и два господина, приподняв над головой шляпы, поклонились хозяину Налимова и мужу хозяйки.
– Долго ли ты собираешься, рот разевать? – спросил он у Налимова и указал на корзинки, аккуратно прикрытые крышками.
Корзинки, одна подле другой, громоздились у его ног.
– Погрузи-ка все это! – и указал на место позади кареты.
– Смотри, укрепи, как следует! – раздраженно велел хозяин, он же Щербаков Павел Иванович.
Налимов бросился исполнять.
– Папенька, – выпорхнула с крыльца конторы Марина, она же Хавронья и засмеялась, демонстрируя отцу перепачканные чернилами пальцы, – полюбуйтесь, как я ручки свои испачкала.
– Милая ты моя! – залюбовался Щербаков, разнежившись, но заметив остолбеневшего Налимова, строго прикрикнул:
– Человек, знай свое место!
И Налимов, поспешно поклонившись, взялся за корзины.
Валентин Михайлович проснулся с бьющимся сердцем. Долго глядел в потолок, наблюдал за сумеречными тенями, двигающимися хаотично и непредсказуемо по всему пространству темной комнаты.
Наконец, вздохнул и, стараясь избавиться от ясности увиденного сна, сел, глядя перед собой.
– А, что если ученые изобретут прибор, способный вернуть память о прожитых жизнях? – потрясенно промолвил он. – Ведь этак можно будет не составлять завещания, не маяться с предприимчивыми детками, зачем, все равно мне же и отойдет!
И он оглядел свою комнату придирчивым взглядом.
– Впрочем, экономика, религия, всякие моральные ценности полетят тогда к чертовой матери! Человек умер и, родившись на соседней улице, возвратился к себе домой. Но тут возникает вопрос, – вскочил Налимов, подходя к окну, – если Щербаков был богатеем в прошлой жизни, к тому же, женатым на Валентине, а я всего лишь бедным писцом, слугой его, то должен ли я, снова становится его слугой и должна ли Валентина опять выйти за него замуж?
Не в силах разрешить данного вопроса, Налимов прошел на кухню.
Накромсав колбасы в шипящую сковородку, добавив с десяток яиц и заварив чаю, он решительно намазал сливочным маслом кусок хлеба:
– А все-таки есть бог на свете! – вспомнил он о бедственном положении Валентины.
Припомнил ее не богатую теперь квартиру и засмеялся, с чувством глубокого удовлетворения оглядывая свою кухню, отделанную, как впрочем, и все в квартире Налимова, под евроремонт, то есть с применением модных белесых обоев, пластиковой, ненадежной, но зато такой «модной» мебели и прочей бездарщины нынешнего века. Но Налимов, не чувствуя никакой ущербности своего бытия, смеялся тихим, насмешливым хохотом, перечисляя в уме и дорогую иномарку, стоявшую под окнами его дома, и хорошую зарплату, и всякое отсутствие детей, то есть дочери, поправил сам себя, Налимов, наморщив лоб, принялся вспоминать и дернулся, едва не пролив чай, получалось его собственная, родная дочь была ничуть не старше Валентины.
И тут раздался телефонный звонок. Сотовый телефон заходясь в мяукающей мелодии, которая нормального человека свела бы с ума, надрывался в кармане пиджака Налимова, в прихожей.
– Я слушаю!
– Извини, что так поздно беспокою, – раздался в трубке голос Щербакова, – но ты не мог бы поподробнее рассказать мне о своей бывшей подружке, помнишь, мы столкнулись с ней у твоего дома?
Сделал паузу Щербаков.
– Паша, ты семейный человек! – напомнил Налимов.
– Да, знаю я, – с досадой ответил Павел Иванович, – но понимаешь, не идет она у меня из головы.
– Это потому что вы были женаты в прошлой жизни! – сказал Налимов.
– Что?
– Да так, прости, ничего, – вздохнул Налимов, – а я предложение ей делал.
– И как? – напрягся на том конце виртуального провода, Щербаков.
– Никак, отшила она меня!
Щербаков долго молчал. Налимов слышал его тяжелое дыхание.
– Ты там заснул, что ли, Павел Иванович?
– Любишь ты ее, Валя?
– Не-а, просто меня священник с толку сбил, убедил, дескать, прояви порядочность, будь человеком и все такое! – с жаром, воскликнул Налимов.
– Стало быть, не любишь? – наседал Щербаков.
– Любишь, не любишь, – рассердился Налимов, – устроил тут!.. Не знаю, зачем я к ней попёрся, переел, наверное!
– Прости! – выдохнул Щербаков, – я и забыл, что имею дело с тобой!
– Да уж, – с достоинством, вспоминая про тяжелые корзинки из сна и свою услужливость, произнес Налимов и добавил, – я ей ничем не обязан!
– Кто она по профессии, где работает, где живет? – продолжал допытываться Щербаков. – Расскажи, дальше я сам!