Пьяная Россия. Том второй
Шрифт:
Анатолий Сергеевич дернулся, с отвращением проговорил:
– Правнуки? Какое! Да его кастрировать надо, твоего Сереженьку! В сумасшедший дом надо посадить, он же больной на всю голову, клептоман и алкоголик!
– Я знала, что ты обрадуешься, – улыбнулась Вера, заботливо вытирая рот отцу, и всплакнула, – может, я внуков дождусь!
– Дура! – выкрикнул Анатолий Сергеевич.
– Я тоже люблю маленьких! – растроганно поцеловала она в щеку отца и шепнула ему на ухо. – Если родиться мальчик, назовем Толей, если девочка, как маму, Аллой.
– Идиотка! –
– Я знала, что тебе понравиться! – довольная рассмеялась Вера и встала с табуретки. – Ну, теперь, спи, отдыхай, а мне пора на работу!
Колесников проводил ее злым взглядом.
В палате, между тем, то и дело появлялись люди. Пришла маленькая, аккуратная старушка. Открыла створки окна, смочила тряпку в ведре с хлорированной водой, вытерла подоконник, вытерла спинки и ножки кроватей, вымыла тумбочки, наклонилась к Колесникову:
– Не надо ли чего?
– Воды! – попросил он, указывая слабой рукой на бутылку минералки.
Старушка налила в алюминиевую кружку, поднесла ко рту, одновременно, бережно поддерживая голову Анатолия Сергеевича.
– Глаша! – позвал с койки у стены, тучный старик. – Мне бы тоже попить!
– Сейчас, сейчас, мой хороший! – старушка, напоив Колесникова, заторопилась к старику, своему мужу.
Мелькали люди, санитарки переменяли памперсы, обтирали тело Анатолия Сергеевича сырой марлей, переворачивали, смазывая пролежни специальными мазями.
Нянечка, строго поджимая губы, чтобы не разговаривал, кормила его куриным супом и пшенной кашей, поила компотом из сухофруктов.
В полдник нянечка непреклонно скормила ему две баночки фруктового пюре, что притащила дочь и парочку йогуртов. Анатолий Сергеевич ел, только потому, что не хотел капельницы, через которую его уже кормили, когда болезнь по имени старость, взяла верх над телом.
Перед ужином он заснул, и нянечке пришлось его будить, чтобы кормить рисом, сваренным на молоке.
После ужина, без звука перенеся шестой за день, укол и проглотив горький порошок лекарства, призванного поддерживать в нем жизнь, Анатолий Сергеевич вздохнул, наконец-то, наступило затишье!
– Затишье перед бурей! – пробормотал он и увидел улыбающееся личико маленькой девочки, заглядывающей в палату.
– Ты кто? – спросил он у девочки.
– Никто! – ответила она тотчас.
– Ты меня понимаешь? – удивился Анатолий Сергеевич.
Девочка, без слов, захихикала. Совершая ужимки, демонстрирующие ее стеснительность, она все же прошла в палату, взобралась с ногами на табуретку и присев на корточки, принялась с любопытством разглядывать Анатолия Сергеевича.
Он поискал, чего бы такого ей дать, чем угостить, но ничего не осталось, кроме минералки.
– К кому же ты пришла? К бабушке или дедушке? – думая, что она в числе поздних посетителей, спросил Анатолий Сергеевич.
– Ты что? – удивилась девочка. – Не знаешь, что ли про детское отделение больницы?
– Я – лежачий, откуда мне знать? – усмехнулся Колесников и более внимательно оглядел свою гостью.
Действительно, на девочке была больничная пижама.
– Как тебя зовут? – неожиданно спросила девочка, сняв вопрос с языка у Колесникова.
– Анатолий Сергеевич, – назвался он, – а тебя?
– Не помню, – призналась девочка.
– Ты потеряла память? – догадался Анатолий Сергеевич.
– Не-а, – покачала головой девочка.
– Ну как же, раз не помнишь? – горячился Колесников.
– Опять бормочешь, старый черт? – заглянула в палату нянечка. – Ишь разболтался, тихо сам с собою я веду беседу?
– И ничего не сам с собою! – возразил ей Колесников, указывая на девочку.
Но та медленно растаяла в воздухе, оставив Анатолия Сергеевича с разинутым ртом и мыслями о внезапно наступившем безумии.
3
Наступила ночь, оглашаемая вздохами и стонами страдающих больных, как в насмешку тут же, в ординаторской, звенели стаканы, сопровождаемые смешками студентов-медиков и очередной медсестры.
Колесников с отвращением прислушивался к звукам пьющих и вспоминал себя молодым, когда изредка гурманил в компании себе подобных, блестящих ученых, пил коньяк, закусывая шоколадом.
Отец его жены, Аллы трудился крупным начальником строительного треста и молодые, не больно-то нуждались, по общагам не скитались, а жили в двухкомнатной квартире, которую отец, пользуясь своим высоким положением, выбил для перспективных ученых вне очереди.
Тем более, Алла сразу же забеременела и родила свою единственную дочь, Веру, такую же некрасивую, как она сама. Но притом, Алла была умницей, хоть и в очках, а вот Вера, Колесников вздохнул, имела психическое отклонение, некую недоразвитость и пришлось отдать ее в школу для тупых детей. Отучившись положенные десять лет, Вера, как ни странно отлично вписалась в разваливающееся хозяйство некогда великих Советов. В то время как родители ее, никому не нужные ученые погибали от безденежья, она, словно рыба в воде, сновала между базарными торговками, предлагая им пироги и чаи. Пироги Вера научилась печь очень ловко, и Алла вынуждена была ей помогать. После смерти Аллы, с заключением медиков о внезапной остановке сердца, Анатолию Сергеевичу, наконец, предложили место в научном институте и зарплату. Вера же ушла к алкоголику…
Колесников потянулся за сотовым, не спалось, на экране телефона крупно высветились цифры, показывающие час ночи.
Анатолий Сергеевич старался не думать о явлении огромного солнца на зеленой стене палаты, о смерти Чудинова и о девочке, растаявшей в воздухе, он был ученым и привык рассуждать логически. Ему не хотелось верить в галлюцинации, не хотелось думать о сумасшествии, но нет-нет, мысленно, он возвращался к произошедшим с ним чудесам, стараясь самому себе объяснить с точки зрения здравомыслящего человека, что же он видел? Запутавшись в ответах, он, в конце концов, под устал и, взглянув на часы сотового, отметил два часа ночи.