Пять дней и утро следующего
Шрифт:
— Имя спросили?
— Не сказал. Я было поинтересовался — не сказал. Только, мол, убег, скоро, значит, начнут искать.
— Он умывался в избе?
— Умывался… Я и полотенце дал.
— Крови не видели? Царапин?
— Про это не скажу. — Мужичок подумал. — Про это наш участковый Филат Андреич лучше скажет.
— И участковый видел его?!
— Ты слушай! «Садись, парень, — я ему говорю, — перекуси!» Картошку достал, тушенку. Нож у него как десантный, банку в момент вспорол. «Мне его накормить, — думаю, —
«Тушенка, десантный нож, порошок… Непонятно!»
— Уснул он, значит. Только захрапел — я за дверь!
Денисов встал, прошелся по избе. На столике, в лукошке лежало десятка два свежих яиц: в яичном порошке не было никакой необходимости.
— Да что долго рассказывать? — Старику показалось, что Денисов собирается уйти. — Из Москвы корреспондент приезжал!.. — Мужичок поднялся, пошарил у печки на полочке. — Вот, смотри!
Денисов увидел медаль «За оборону Москвы», тускло блеснувшую на ладони.
— Особо опасным преступником тот, в малахае, оказался…
Выйдя из избы, Денисов повернул назад — отыскивать прогон, в котором жили командированные. В наступивших сумерках это оказалось непростым — он снова попал к дому «царевны-лягушки».
Прогон в общежитие рабочих кирпичного завода был совсем рядом. В большой просторной избе царила неразбериха, обычная, когда мужчины в один и тот же час готовятся на работу, ложатся спать, обедают и собираются в клуб.
— Автобус пришел! — крикнули от дверей. — Кто едет — потарапливайтесь!
На Денисова в его куртке болонья не обратили внимания. Он подсел к единственному никуда не торопившемуся пареньку с усиками, нешумному, поглядывавшему вокруг философски спокойно и иронически.
— Кто не успеет — доберется своим ходом… — успокоил философ. Сутолока в избе увеличилась. — Уж больно спешат на работу! Будто с собаками кто гонится.
— Вот именно… — вставил Денисов.
— «Семейный портрет в интерьере».
— Что ж, помирать — все равно день терять…
Парень-философ посмотрел на Денисова, видимо, остался доволен ответом.
— Спят по-черному… — Денисов намеренно упрощал. Говорил обыденное, не задерживающее внимания.
— «Воспоминания о будущем…» — Философ специализировался на названиях известных фильмов. Получалось неожиданно смешно.
Сутолока в избе поуменьшилась, автобус, по-видимому, отправился.
Денисов понял: «Пора! Иначе переборщу!..»
— Друга ищу, — поделился он. — Здесь был где-то в деревне…
— Давно?
— В воскресенье.
— Может, я видел? Какой из себя? — Парень пригладил усики.
Денисов не выказал нетерпения: он еще вздохнул, провел руками по коленям.
— Как столбы телеграфные гудят! Целый день хожу — все без проку… Росту он с меня, метр семьдесят восемь, в лыжном костюме. Шапка голубая…
— С красным?! — перебил парень. — Костюм темно-синий?! Волосы светлые…
— Светло-русые, — уточнил Денисов. Он не спешил поверить.
— И веснушки вроде… — Ироничность, не оставлявшая парня-философа в течение разговора, внезапно пропала. — Мы видели его… Как раз на работу ехали, в воскресенье.
Большую часть пути Денисов пробежал быстрой трусцой почти на одном дыхании. Он не вернулся в Михнево, предпочтя двигаться навстречу электричке, к Шугарову. Совсем стемнело. Ни один поезд не попадался навстречу.
«Надо быстрее передать Бахметьеву разговор с посадскими… Эти сведения меняют все представления о происшедшем!» — думал на бегу Денисов.
Скрипел снег. Морозное марево отходило назад, к Москве, оставляя Каширскую сторону черной. И когда из темноты выступили первые дома станции в Шугарове, они были почти уже по-ночному плоскими, как декорации.
Наконец Денисов увидел вдали светящуюся точку и ускорил бег. Приближался поезд. Чувствуя, что все решат секунды, Денисов подбежал к платформе — оперся руками о нее, забросил ноги. Моторный вагон остановился с ним рядом. Денисов вскочил в первые двери. Они, по-гусиному шипя, сошлись за его спиной. Теперь можно было перевести дух.
«Выйду из поезда и позвоню в отдел поближе к Москве. Там, где чаще электрички, где долго не придется ждать следующую…»
В тамбуре было темно, несколько пассажиров курили по углам. Денисов не спешил в вагон, через маленький незамерзший глазок в стекле посмотрел в ночь.
Черной тенью скользнул по стеклу огромный бетонный скелет путепровода. Справа осталась деревенька, общежитие кирпичного завода, паренек-философ, видевший Дмитрия Горяинова. Промелькнуло железобетонное основание контактной мачты, где был обнаружен труп.
— Михнево, следующая станция Привалово, — объявило радио.
Посадка в Михневе оказалась неожиданно большой. Денисова притиснули к двери кабины машинистов. Поверх чьей-то головы он смотрел, как с противоположного тамбура вваливаются в салон пассажиры, быстро разбирают свободные сиденья. Последние вошли в салон, когда поезд уже двигался. Денисов узнал всех: «Бабичев, Момот, Верховский и Ольга Горяинова…»
На голове Верховского лихо сидела та же вышедшая из моды шляпа — с закрученными полями с боков.
«Как у героев Брет-Гарта…» — подумал Денисов.
Бабичев был в той же куртке, казалось, он так и не застегнул ее. Не разжимая губ, что-то бросил на ходу, обернувшись к Ольге Горяиновой. Та кивнула. Вожаки Компании держались подчеркнуто независимо, прошли через вагон и вышли в тамбур. Все четверо остановились в полуметре от Денисова. Он отвернулся. Ему было хорошо слышно тяжелое, с чуть уловимым хрипом дыхание Бабичева.