Пять кубков

Вольф Триша

И к черту ДНК.

К черту, говорите? Знаю. ДНК в суде – это классика. Последний гвоздь в крышку гроба. Неоспоримый факт. И именно поэтому преступники находят способы использовать ДНК в свою пользу, а не против.

В нашем случае, сперма Шейвера была найдена на юбке Ренделл. Свидетельница утверждает, что они были вместе во "Мгле", и поэтому он не мог находиться в это время с Тиллман, убивая ее и расчленяя тело в мотеле.

Присяжные любят ДНК. Раньше они даже не знали, что это за хрень. Теперь они верят в нее, как в Евангелие. Хитрость в том, чтобы убедить их, что ДНК

может не быть решающим фактором. Что в зависимости от того, кто проводит тестирование, её могут загрязнить или подбросить. После стольких лет убеждения людей в достоверность науки, мы пытаемся разрушить эту веру.

Это уловка двадцать два [1] , ведь одновременно с этим мы просим их верить в достоверность ДНК с места преступления.

Что чертовски сложно, ведь номера в мотелях – это рассадник ДНК сотен, если не тысяч людей. Поэтому весьма высока вероятность того, что Портер повернет нашу ДНК улику в свою пользу.

И еще есть маленький раздражающий факт – поиск мотива. Чтобы доказать, что Шейвер совершил это отвратительное убийство, мы должны найти мотив. Недостаточно опровергнуть его алиби или даже подтвердить, что он был с Тиллман. Это все можно оспорить без четкого мотива.

1

Уловка–22 (англ. Catch–22) — ситуация, возникающая в результате логического парадокса между взаимоисключающими правилами и процедурами. В этой ситуации индивид, подпадающий под действие таких норм, не может их никак контролировать, так как попытка нарушить эти установки автоматически подразумевает их соблюдение

В случае с Шейвером, человеком, которого я испытывал неудовольствие анализировать на протяжении всего судебного процесса, я могу засвидетельствовать, что он прирожденный психопат с антисоциальным расстройством личности – что означает, что единственный мотив, в котором он нуждается, – это желание убить в его чёрном сердце.

И это еще сильнее затрудняет аргументацию его мотива.

Пока Эдди складывает документы в портфель, я смотрю на присяжных. Как они принимают показания Ренделл? Верят? Доверяют ей?

Судебная наука – не точная. Это социальная наука. Ложка с горкой психологии, щепотка социологии. Всё смешать и запечь. И в результате получится торт с равной прослойкой разношерстных присяжных.

Но это, блять, сложнее, чем вы думаете.

У каждого члена общества есть свои предубеждения.

Но именно здесь и появляюсь я – чтобы сравнять счет. Читаю подсказки на лицах – микровыражения – распознаю предупреждения двенадцати отобранных присяжных, чтобы у моих клиентов был самый, насколько это возможно, справедливый судебный процесс.

Также полезно полазить по аккаунтам присяжных в социальных сетях, чтобы узнать, как часто они онлайн. Что им нравится. Что они комментируют. В социальных сетях много знаний, и мы их используем.

Я знакомлюсь с каждым присяжным лично, интимно. И уже в суде мы становимся любовниками.

Ну, нет, это слишком.

Мы, скорее, как лучшие друзья. Я узнаю их болевые точки, их жизнь, и как это применить в суде. Если вы хотите убедить кого-то – а тем более целых двенадцать человек – в том, что убийство произошло определенным образом, вы должны расставить события в такой последовательности, чтобы им поверили. Чтобы история звучала плавно и складно.

Для этого у нас есть золотое правило – чем проще, тем лучше.

Вот так мы избавляемся от сомнений. На этом и строится их оправдательный или обвинительный приговор.

Если вы верите версии событий, если думаете, что умнее человека, пытающегося обмануть систему – вуаля. Вы попались.

Каждый верит, что он умнее среднестатистического индивида.

Все, что нужно обвинению, – это привести присяжных к источнику знаний. Налить им по коктейльчику. Или сварганить любую другую хреновую метафору, которую вы хотите применить здесь. Бывает, мы чересчур настойчивы в достижении цели, но это делается для общего блага.

По крайней мере, такое объяснение помогает мне спать по ночам.

Не только оно. Еще аудиофайл, имитирующий шум океана.

Очень успокаивает.

После того, как судья отпускает присяжных, я делаю мысленные снимки каждого из них. Обычно шансы 50 на 50.

Когда я встаю со своего места и направляюсь к выходу, Портер поворачивается ко мне и подмигивает.

Хитрая лиса.

– Отсчет пошел, – шепчу я.

– Что пошло? – звучит голос Мии в наушнике.

– Ничего, – поправляю галстук и заодно динамик микрофона.

– Эдди хорошо справился с перекрестным допросом, – говорит Миа.

– Согласен, – говорю я, кивая седовласой женщине, которая провожает меня подозрительным взглядом, потому что ей кажется, я разговариваю сам с собой. Выхожу из зала суда. – Теперь мне нужны от тебя хорошие новости.

Ухо щекочет чарующий смех Мии.

– А что насчет плохих? Плохие не хочешь послушать сначала?

Тяжело вздыхаю.

– Кончай прикалываться. У нас же нет плохих новостей, да?

В коридоре напротив туалетов меня встречает Эдди.

– Миа?

Киваю.

– Хорошо сработано.

– Спасибо, босс.

Вообще-то это он мой босс. Но с тех самых пор, как он вошел в шестиэтажное здание моего офиса, еще пугливый новый помощник окружного прокурора, я озвучил правила, по которым мы будем играть (будет по-моему или... ну, вы поняли). Потом мы выиграли дело, и он принял эту иерархию. Закон пищевой цепочки, если хотите.

В любом случае, это просто слова.

Вжимаю наушник пальцем в ухо, чтобы лучше слышать Мию.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что у меня есть информация на присяжную номер два. Сегодня ранили ее мужа, его доставили в отделение скорой. Её могут отозвать из состава присяжных.

– Проклятье, – вырывается у меня слишком громко, и та же женщина из зала суда, как раз проходящая мимо, приподняла бровь.

– Извините, мэм, – улыбаюсь ей как можно соблазнительнее.

Она качает головой и продолжает идти вперед, нервно стянув полы кардигана у горла.

Эх, а месье знает толк в...