Пять лет на острове Врангеля
Шрифт:
Особенно плохо было с остеклением рам нового дома. Никто из нас не умел резать стекла. Не было специалиста-стекольщика и на «Литке». К тому же, качество стекла было крайне низкое. Из семи ящиков стекла «стекольщики» с судна ухитрились вскрыть четыре ящика, успев неполностью остеклить первые рамы. Нужно было остеклить и вторые рамы. Мы все пробовали резать стекло, но тут поднялся такой звон ломаемого стекла, что я быстро прекратил «опыты и учебу», дабы не остаться совсем без стекла. Мне самому пришлось остеклить все рамы нового дома, только иногда мне помогал в этом деле Шатинский. Несмотря на все наши старания, остеклили мы рамы все же плохо, да и стекло было дрянное. Первый же крепкий ветер выдавил много стекол.
На наше счастье, осень 1929 года была крайне благоприятной. Хотя после ухода «Литке» и бывали пасмурные, ветреные дни, иногда и дождь лил, но большей частью стояла ясная погода. Правда, морозило уже основательно, но на дворе можно было производить любые работы.
Закончив все работы первой очереди, мы втроем принялись за постройку «гостиницы» для туземцев. Шесть дней мы трудились; наконец на косе появилось строение, которое туземцы называли «ящик», так как оно действительно по виду было похоже на ящик.
Эскимосы не любили останавливаться в «гостинице», потому что там им нужно было все делать самим, а к этому они еще не привыкли. Однако, другого помещения, а тем более обслуживающего персонала для этой цели не было совершенно.
Все наружные работы мы, в основном, закончили к ледоставу на бухте. Наши, пловучие средства — вельботы, кунгас — мы за несколько дней до ледостава извлекли на сушу, устроили их на зиму так, чтобы им не повредил снег, а двигатель с вельбота сняли и унесли в жилье.
Бухта стала в середине октября. По ней невозможно было не только плавать, но и ходить и ездить. Ветер несколько раз взламывал лед, не давал ему окончательно окрепнуть, и поэтому санный путь долго не устанавливался. Наконец бухта окончательно стала, но море еще долго после того чернело и дымилось.
Во время постройки и укладки товаров наши зимовщики совершили первую попытку охоты на моржа, которая чуть-чуть не закончилась трагически. В один из ясных дней Званцев и Синадский сообщили мне, что недалеко на льду лежат моржи.
— Товарищ Минеев, — обратился ко мне врач, — надо бы съездить за моржами, а то у нас нет свежего мяса.
Моторный вельбот уже был вытащен на берег, а на веслах шлепать за моржами я отпускать не решался. Я потолковал с Павловым: как он считает, есть ли смысл итти на охоту? Он сказал, что попытаться можно. Я разрешил, и четыре человека на веслах отправились за моржами.
Быстро дошли они до моржей, высадились на близ расположенную льдину, вытащили на нее же вельбот и начали расстреливать моржей. Но все охотники, кроме Павлова, больше горячились, и из всего стада на льду остался убитым только один морж. Начали разделывать его и так увлеклись, что не заметили перемены погоды. Небо, бывшее ясным, быстро заволоклось тучами, с берега налетали первые порывы ветра, и, только когда ветер окреп, Павлов начал просить кончать разделку и двигаться на берег. Но три его товарища, не знавшие островных условий, не обратили внимания на предупреждение Павлова. Только настойчивые требования Павлова побудили их быстро закончить с моржом, побросать окровавленные куски в шлюпку и сесть за весла.
К этому времени ветер значительно окреп, от берега гнало довольно крупную волну, и они не могли выгрести против ветра прямо к фактории. С большим трудом, после нескольких часов усиленной гребли, им удалось добраться до берега в нескольких километрах к западу от фактории. Они высадились там, разгрузили шлюпку, а сами под защитой высокого берега с большим трудом, насквозь промокшие, добрались до фактории.
Вечером, сидя в кухне — нашей кают-компании, попивая чай, они рассказывали о перенесенных злоключениях и трунили друг над другом. Особенно усердствовал Синадский. Отыгрываясь на Боганове, он рассказывал, как тот струсил. Этот здоровенный парень смущался и оправдывался, что ему совершенно не было страшно, но он очень устал, так как раньше ему не приходилось так долго и с таким напряжением грести. Боганов в долгу не оставался и, смеясь, говорил:
— Доктор, а как вы кричали: «где большие клыки, где большие клыки?»
— Он этими клыками моржей спугнул. Если бы не Ивась, мы бы ни одного не убили, — говорил Званцев.
— Я шопотом спрашивал. Моржи просто нас почуяли, ну и пошли в воду.
— Рассказывайте, от этого шопота у нас чуть было барабанные перепонки не полопались.
Это происшествие дало пищу разговорам на несколько дней, пока более свежие события не заняли их внимания.
К моменту, когда начались ненастные дни, все наружные работы, в основном, были закончены. Напрасно думать, что после этого наступило спокойное время. Работы было еще очень и очень много. Правда, она была перенесена внутрь зданий, тем не менее все наше время было занято. Еще не был закончен монтаж радиостанции. Несмотря на то, что старший радист Шатинский заверял меня, что ежели он получит готовые аккумуляторы с «Литке», то радиостанция сможет начать работу не позже недели — двух, прошло уже больше месяца, а радиостанция все еще не была готова. Правда, младший радист Боганов наладил приемную установку и следил каждый день за передачами «Литке».
По радио мы узнали, что «Литке», уйдя от нас, быстро выбрался к острову Геральд по чистой воде. К острову Геральд «Литке» подойти не мог, потому что остров был блокирован льдом, но на пути к югу они тяжелых льдов не встретили. Мы узнали, что, идя от нас, они убили несколько медведей; выбрались на чистую воду; идут к материку. Мы все радовались успешному завершению рейса. Но мы могли только слушать. Сообщить на материк, приветствовать ушедших от нас товарищей с благополучным выходом из льдов мы не могли.
По окончании наружных работ зимовщики расселились так, чтобы уж больше не менять места. В старом доме в трех жилых комнатах поселились: в комнате Ушакова я с Власовой, комнату врача Савенко занял Синадский, а Павлов остался с семьей там, где жил раньше. В дом рации я поселил радистов и метеоролога Званцева. Это вызвало недовольство радистов, так как, уезжая с материка, они предполагали, что в новом доме будут жить только они одни. Но так как в старом доме, против ожидания, вместо пяти комнат оказались только три, пришлось Званцева поселить в доме радиостанции. Поселить его в старом доме я не мог, так как у него в комнате должна была быть аппаратура, требовавшая места и заботливого к себе отношения. Поселить его в комнате с врачом нельзя было: постоянно могли присутствовать пациенты, нельзя было обеспечить бережливого отношения к инструментам. Кроме того, врач в своей комнате принужден был расположить всю аптеку и часть библиотеки. Наконец, в случае необходимости, в комнате врача пришлось бы поместить больного. А на радиостанции в ее трех комнатах позволить жить двум человекам при заведомой тесноте в старом доме я не мог.
В новом доме после окончания постройки печей Шатинский, Боганов и Званцев устраивались, как могли: обивали для утепления стены строительным войлоком и картоном. Для покрытия пола радиостанции я отпустил имевшийся в запасе на фактории линолеум. В общем, приводили дом в такое состояние, чтобы там можно было жить всерьез и надолго.
Старый дом для жилья был приспособлен еще нашими предшественниками, — в этом отношении больших работ не требовалось. Но комнаты были загромождены самыми различными вещами: под кроватями было полно бутылок с виноградным вином, лежала масса всякого научного инвентаря, ящики с микроскопами, теодолит, фотоаппаратура; на полу лежали ящики с книгами и просто стопы книг — пришлось стены превращать в складочное место. Долго еще мы строили полки, чтобы разместить всю литературу. Туда же поместили часть инструментария.