Пять ложек эликсира (сборник)
Шрифт:
– У тебя не осталось идей?
– У меня есть идеи, Фил. Именно поэтому я не хочу превращаться в администратора. Пока что-то еще шевелится здесь. – Он стукнул себя кулаком в потный лоб. – Пока еще не омертвело напрочь.
– Насколько я знаю, филиалу будут выделены большие деньги. Это задумано как очень серьезное предприятие, и человек, имеющий идеи…
– Ты, кажется, тоже вознамерился уговаривать меня, как девку красную?
– Нет. Я просто хотел бы понять, почему ты отказался.
Малянов смотрел, как шофер, прекратив пыльное свое занятие, заталкивает
– А черт его знает, почему я отказался, – проговорил наконец Малянов. – Зло взяло. Какого дьявола? В прошлом году о Малянове и разговаривать не хотели – молод, видите ли, недостаточно зрел и вообще – участник бракоразводного процесса. Ладно, отцы! Я на это наплевал и забыл. А теперь вот, когда у меня самое что ни на есть пошло… Ты помнишь, я тебе рассказывал про полости макроскопической устойчивости?
– Полости Малянова? – сказал Вечеровский, усмехнувшись.
– Ладно-ладно! Нечего!.. Так вот, я доказал, кажется, что они существуют. Ты понимаешь, что это означает и что отсюда следует?
– Откровенно говоря, не совсем.
– Не совсем!.. Я и сам еще не совсем понимаю, но я тебе гарантирую, что это – новая теория звездообразования как минимум, а может быть, и вообще самая общая теория образования материи в физическом понимании этого слова. Сечешь?
– Секу помаленьку, – сказал Вечеровский. Он произнес эти слова так, как мог бы их произнести просвещенный дворянин девятнадцатого века.
– Это – нобелевка, отец! – сказал Малянов, выкатывая глаза и понизив голос. – Это нобелевкой пахнет! А они хотят, чтобы я все бросил и занялся ихним дурацким филиалом? Да гори он огнем! Я и без всяких филиалов работать не успеваю. Отпуск взял. Представляешь, за свой счет. Чтобы никакая собака не мешала. Нет же – звонят с утра: почему не хочешь быть директором? И вообще все как с цепи сорвались – телефон обезумел, дядьки какие-то прутся с доставкой на дом.
Вечеровский немедленно встал, и Малянов спохватился:
– Стой! Я же не про тебя, Фил!.. Давай кофейку сейчас сварганим.
– Спасибо, нет. Да и не умеешь ты кофе варить, если откровенно.
– Ну, ты заваришь! По-венски, а? А потом омара будем тушить. С картошкой!
Но Вечеровский уже неудержимо продвигался к двери.
– Я ведь, собственно, забежал к тебе на минутку. У меня же лекция сегодня. Да, кстати, фамилия Снеговой тебе ничего не говорит?
– Арнольд Палыч? – удивился Малянов. – Он вот в той квартире живет. Дверь дерматином обита.
Они стояли на пороге маляновской квартиры и через лестничную площадку смотрели на обитую дерматином дверь. Потом Вечеровский проговорил медленно:
– Вот как?
– А в чем дело? – спросил Малянов. Реакция Вечеровского была ему непонятна и показалась странной. – Он тебе нужен? Так он уехал только что, я видел в окно.
Вечеровский пару раз моргнул, все еще глядя на дерматиновую дверь, потом спросил:
– А кто он, собственно, такой?
– Инженер, по-моему. А что?
– А где работает?
– Не знаю. Кажется, на объекте. Знаешь объект на Южном мысе? По-моему, там. А что случилось, Фил?
– Где? – странно спросил Вечеровский, обратив наконец на Малянова свои белесые глаза. Малянов от такого вопроса смешался, и Вечеровский, отдав ему что-то вроде чести указательным пальцем, направился к лестнице.
Малянов работал. Пишмашинка с вставленным полуисписанным листом стояла теперь на полу в стороне. Ее место на столе занял микрокалькулятор, и Малянов, нависая над ним, пыхтя и обливаясь потом, пальцем левой руки набирал программу, считывая ее с длинного листка бумаги. Набрал, запустил счет. Калькулятор замигал красным окошечком дисплея, а Малянов удовлетворенно откинулся на спинку стула, отдуваясь и слизывая пот с верхней губы.
Затрещал телефон. Малянов приподнял и тут же опустил трубку жестом совершенно механическим.
За окном уже надвигался вечер. Люди появились на улице. У подъезда на скамеечке сидели неподвижные черные старухи. Жара спадала. Медно-красное солнце тяжело висело над голыми скалами-сопками, окружившими город.
Малянов быстро писал формулы, строчка за строчкой, густо, ровно, как по линеечке. Потом вывел с особой тщательностью: «Легко видеть». Обвел рамкой. Второй. Третьей. Нервно захихикал, подсигивая на стуле. Застыл с идиотской улыбкой, выкатив невидящие глаза.
– Легко видеть! – провозгласил он.
Голос у него был хриплый, и он откашлялся. Телефон брякнул неуверенно. Малянов строго посмотрел на него и сказал:
– Теперь, на самом деле, надо насчет пучностей уточнить. На самом деле, насчет пучностей чушь какая-то у нас получилась, Малянов. – Он принялся перебирать листочки, разбросанные по столу и по полу. – «Отсюда ясно…» – прочитал он. – Вот тебе и ясно. Ясно, что ничего не ясно.
И тут раздался звонок в дверь.
За порогом квартиры стояла понуро, словно отбывая некое неведомое наказание, нескладная молоденькая девица в унылой длинной юбке и затрапезной кофте неопределенного фасона. Испуганные, слегка косящие глаза за толстыми стеклами очков. Костлявые лапки прижимают к животу тоскливого вида ридикюль. И возвышается у ног чудовищный полуторный чемодан, обвязанный белой бечевкой.
Малянов, свирепо хмурясь и играя желваками, еще раз перечитал записку.
– Узнаю свою первую жену, – произнес он с горечью.
– Она сказала, что вы будете только рады, – пролепетала девица.
– Ну еще бы! – сказал Малянов саркастически. – «Она тебе оч. понрав…», – процитировал он из записки. – Это вы. Вы мне оч. понрав.
– Да… – угасающим голосом проблеяла девица. – Но я не буду мешать.
Малянов глянул на нее почти злобно, но тут же спохватился. В сущности, он был человек добрый и склонный к сочувствию.