Пять миль
Шрифт:
Я смеюсь.
— Как бы не так, Эл. Думаю, что скорее всего оно вырезано на твоем сердце. — Я пытаюсь быть смешной, но для Эллиота юмор теряет свою привлекательность, он поджимает губы и опускает взгляд на пол.
— Могу я подняться наверх?
Эллиот неловко переминается с ноги на ногу, покусывая губу.
— Джулз, на этих выходных у меня Кайла. Не знаю, хорошая ли это…
Сверху доносится тихий плач, едва слышный сквозь дверь, ведущую на лестничную площадку.
—… идея, — договаривает Эллиот. — Черт. Подожди здесь минутку.
Он не желает, чтобы
Он не хочет, чтобы она меня видела.
Он исчезает на лестничной клетке, закрывая за собой дверь. Правильно. Вход воспрещен. Я очень четко и громко уяснила послание. Я задумалась над тем, чтобы уйти, но уже почти четыре утра, и я хочу побыть несколько часов с Эллиотом, прежде чем позвоню Джейсу и попрошу забрать меня из больницы.
Я смотрю на стены студии, белые полотна от пола до потолка, глянцевые, покрытые всеми возможными эскизами татуировок. Драконы, каллиграфические буквы, черепа. Символы и цитаты. Парящие птицы.
Многие из них нарисованы вручную, я замечаю в углу символы, написанные корявым почерком. ЭМ.
Эллиот МакРей.
Вот это да. Я знала, что он талантлив, но, чтобы он был создателем большей части этих эскизов? Это просто взрывает мой мозг.
Я прикасаюсь пальцами к замысловатому рисунку черно-белого черепа, покрытого, похоже, танцующим желтым пламенем и окруженный розами. Кажется, что все это не совместимо вместе, но если смотреть на рисунок, освещенный только мягким светом лампы в углу комнаты и нитями лунного света, проникающего сквозь щели в шторах, то это одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо видела.
— Привет.
Я оборачиваюсь и вижу Эллиота у подножия лестницы, ведущей в его квартиру, с маленькой девочкой, ласково уткнувшейся носиком в область между его плечом и подбородком. У нее копна темно-каштановых кудрей, которые рассыпаются по лицу, скрывая его от глаз посторонних.
Я ничего не могу с собой поделать. Я улыбаюсь, самой широкой улыбкой. Эта картина, Эллиот в роли отца и его дочь, прижавшаяся к нему, пробуждает во мне что-то очень старое и похороненное глубоко внутри меня.
Он отец, именно тот путь, который я никогда не изберу для себя. Я никогда не буду матерью. Я глубоко эмоционально повреждена, чтобы рискнуть когда-нибудь привести в этот мир ребенка. Я просто не могу этого сделать. Ничего хорошего не может получиться из тьмы, живущей внутри меня.
Эллиот жестом головы просит меня следовать за ним и начинает подниматься по лестнице. Я следую за ним, закрывая за собой дверь, разделяющую оба помещения.
Я как можно тише крадусь по лестнице, вздрагивая от случайного скрипа половиц под ногами. Вижу, как Эллиот огибает угол на вершине лестницы и исчезает. Несколько мгновений я слышу тихое щебетание Кайлы, а затем тишина.
Не зная, чем себя занять, я бреду на кухню, короткая прогулка по лестнице выбила из моих легких весь воздух, и я задыхаюсь. Столешница холодная под моими ладонями, и я стою, прислонившись к ней, долгое время. Единственные звуки – это медленное капанье воды из крана где-то рядом,
Через несколько минут и он входит на кухню, комната темная, подсвеченная лишь лампой, горящей в гостиной. Должно быть, я представляю из себя то еще зрелище, потому что его лицо становится мягким и озабоченным, как раньше, и он раскрывает для меня свои объятия. Я делаю шаг вперед, устраиваясь в комфорте его рук, прижавшись макушкой к его подбородку. Как в старые добрые времена. Вот только… что-то чувствуется по-другому. Я имею в виду, кроме того, что мы больше не вместе. Что-то физически ощущается странным между нами, и я почти смеюсь, когда понимаю, что это. Наверное, я слишком устала.
— Знаешь, — легкомысленно произношу я, — Было гораздо легче обнимать тебя без этих буферов между нами.
Его тело напрягается, и не в хорошем смысле.
— Да, ну, братья, наверное, в восторге от них, да? — его тон горький, и я открываю рот от удивления. У меня просто нет слов, я не могу ответить на это, потому что он прав. И я ненавижу, что он прав.
Эллиот отпускает меня и делает шаг назад, чешет затылок и хмуриться.
— Ты трахалась с ним?
Я чувствую, как вспыхивают мои щеки, я смотрю куда угодно, но только не ему в глаза.
— С кем? Джейсом? Нет!
Эллиот бросает на меня безумный взгляд.
— Я спрашиваю не о Джейсе.
Моя кровь холодеет, по рукам бегут мурашки. Я не даю никакого ответа, но это и не нужно, выражение его лица говорит мне о том, что он может прочитать ответ в моих остекленевших глазах.
Опустошение на его лице говорит о многом.
— Господи Иисусе, Джульетта.
— Я не планировала этого, — еле произношу я. — Это просто…случилось. Это был единственный шанс для меня влиться. Разве ты не понимаешь?
Я сморщилась, когда он произнес слова, которых я все это время избегала.
Он сжимает кулак и поднимает его над столешницей, и я знаю, что единственная причина, по которой он изо всех сил на опустил его на поверхность, заключается в том, что его дочь спит менее чем в двадцати футах от нас.
— Хочешь сказать, — тихо начинает он, — что единственным выбором было вступить в половую связь с человеком, который возглавил твое групповое изнасилование, в результате которого ты чуть не погибла? С человеком, который убил твоего отца? Который, возможно, убил твою мать?
— Он не убивал ее, — хмуро говорю я. — Она все еще в клубном доме.
Глаза Эллиота полезли на лоб.
— ЧТО?!
— О, я тебе не сказала? — отвечаю я, отмахиваясь от его комментариев. — Я думала, что говорила.
Он делает глубокий вдох и качает головой, потирая затылок. Он очень обеспокоен. Не так я представляла себе все это. Я искала убежище, искала покоя у проверенного человека, союзника, а не гребаного допроса в четыре утра.
Он испускает очень длинный выдох и сцепляет руки за головой, каждый мускул на его руках и плечах напряжен. В любой другой ситуации, я бы сказала, что это очень сексуальное зрелище. Но сейчас, здесь, он выглядит прямо-таки пугающе.