Пять минут до любви
Шрифт:
— Собралась домой?
— Ага. Если хочешь, можешь приехать вечером.
— Я бы с удовольствием, но… У меня очень важные дела. Меня ждет наш великий босс. Так что нет времени.
— Но ты хоть когда-то приедешь?
— Детка, ты еще можешь сомневаться в этом? Очень скоро ты меня увидишь!
А про себя на языке вертелась фраза о том, что если бы он спал со всеми девицами, которые на него работают, то давно подох бы от СПИДа.
— Детка, как прошла ночь?
— А, мертвый сезон! Говорят, не лучше и в других клубах.
— А потом?
— Остался один козел… Всю меня обсопливил!
— Старый?
— Мальчишка,
— Ты не поверишь, но я тоже.
— Ты меня не подбросишь домой?
— У меня встреча с боссом.
— Жаль. Ни пуха тебе!
— Иди к черту! Счастливого пути.
— Задумаешь прийти — скажи.
Он кивнул, и она направилась к двери, а он думал, что ту конуру, которую она делит на четверых, кощунственно называть домом. Он дошел до очередной двери, за металлической обивкой которой кто-то его ждал. Он всегда удивлялся тому, что рабочий кабинет владельца одного из самых дорогих ночных клубов выглядит убого, если не сказать примитивно. Впрочем, он давно подозревал, что за этой казенной комнатой существует еще одно помещение — для своих людей, но его туда не допускали.
Он подумал, что на улице не узнал бы того человека, который сидел перед ним. И дело было даже не в безликости черт, ни в том, что сидел спиной к свету. Человеку, сидящему перед ним, нельзя было дать ни определенного возраста, ни определить, какого цвета его волосы и глаза, полный он или страдает от худощавости. Он был настолько безлик, что напоминал неодушевленный предмет. Людей такой внешности невозможно узнать в толпе, и ни один свидетель не сумеет их описать правильно.
Несмотря на то, что он встречался с этим человеком не раз и не два, он не мог скрыть собственной робости каждый раз, когда входил в его кабинет. Потому, что этот серый уродливый манекен имел право ломать людские судьбы. Он аккуратно сел в кресло возле безликого письменного стола. К отвращению подмешивались волны головной боли.
— Ну, показывай, что там у тебя…
— Я действительно принес…
— Быстрее. Мое время драгоценно.
— Эта стоит дороже всех.
— Почему?
— Во — первых, она не москвичка.
— Ну и что? Ты оплачиваешь проезд.
— Я знаю. Но дело не в этом…
— А в чем? Нет документов? Сидела?
— Нет. Просто она не обычная…
— Как это?
— Во — вторых Она не проститутка. Не стриптизерка и не актриса.
— Ну и что? Все бабы в душе проститутки!
— Может быть, но…
— Хватит болтать! Что ты голову мне морочишь? Показывай! А если все это болтовня — деньги на стол!
— Не сердись. Мы же договаривались с тобой…
— Все зависит от тебя. Если эта баба покроет твой долг…
Все было очень просто. На нем висел долг. И чтобы заплатить и сохранить свою жизнь, он должен был заработать эти деньги. Женщины были его единственным заработком. Девушка, проданная в ночной клуб или в публичный дом, приносила ему десять тысяч долларов. Проданная в эксплуатацию, за сутки она принимала 20–40 мужчин, через полгода превращалась в живой труп, а через восемь месяцев ее хоронили с бомжами в общей могиле. Чтобы никто не мог ни опознать, ни найти. У девушки отбирали документы и не выпускали на улицу. А внутри публичного дома экономили на самом необходимом.
Вспоминая все это, он понимал, почему ему улыбалась Марина. Потому, что по сравнению с судьбой остальных девушек ее судьба была завидной. Ей повезло — он не стал ее продавать. Но так шикарно дело обстояло не со всеми. Девушка, проданная в притон, приносила намного больше денег, чем девушка, работающая на него свободно. Ему необходимо было отдать долг, и поэтому он должен был продать ту девушку, фотографию которой держал в руках. Продать в публичный дом в Германии. Он продал многих, но только… Но только в первых раз он испытывал какую-то странную горечь. Наверное, потому, что она стала ему близка. Не в плане секса, а в чем-то большем…
Жаль, конечно, что он вынужден послать ее на такую мучительную смерть. Но нечего доверять первому встречному. А собственная жизнь намного дороже.
Он бросил фотографию на стол. Ничтожное серое пятно — почему он ломает жизни? Он мог бы раздавить его одним пальцем… И почему-то не смог дать фотографию ему в руки… Словно это было последней каплей — протянуть ее лицо из ладони в ладонь. Он не мог этого сделать.
Но босс не заметил ничего. Схватил фотографию довольно живо. Держал в руках, оставляя на глянцевитой фотографии жирные отпечатки пальцев.
— Хороша… Ничего не скажешь, хороша… Где ты ее взял?
— Случайно познакомился…
— И пообещал жениться, да?
— Это не важно.
— Что еще?
— Есть список. Я показывал ее снимок всем, и записывал тех, кто хочет попасть к ней…
— Надеюсь, я вне очереди. Хорошо, все детали расскажешь потом. Работа, ее родственники — все утроим. Сколько записалось человек?
— Пока двадцать четыре…
— Ладно. Когда она приезжает?
— Через несколько дней. Думает, что едет ко мне. Я ее встречу. Заранее скажу, что в тот же день будет вечеринка по поводу дня рождения моего друга. И этот день рождения будет в вашем ночном клубе. Я ее приодену в шикарное платье и прямо с поезда привезу сюда. Я сделаю все быстро потому, что не хочу терять время. В клубе я брошу ей в бокал легкий наркотик… как всегда. А через несколько дней мы сможем отправить ее из России. Я напичкаю ее наркотиками так, что она и не пикнет.
— План хороший. Мне даже понравилось, что бывает редко. Она сообщила о своем приезде кому-то в Москве?
— У нее никого здесь нет.
— Детали разработаем позже. Что-то еще?
— Нет.
— Деньги — когда девчонка будет в Германии. Сорвется с девочкой — похороню. Не забывай, сколько ты мне должен.
— Я помню…
— Тогда чего такой грустный? Девочку жалко? Не переживай! Она проживет недолго, это я знаю по опыту. Все. Разговор закончен. Звони.
— Я позвоню.
— Вот и хорошо. Убирайся.
Обернувшись возле самой двери, он хотел сказать что-то еще. Но ничего не сказал. Только когда шел по коридору, вдруг подумал, как было бы хорошо, если бы она не приехала. Он думал ее спасти, но… Но он слишком ценил себя, и душу покрывало накопленное слой за слоем холодное профессиональное равнодушие. В конце концов, жизнь женщины значит не так много. В средние века вообще считали, что у женщин нет души… Когда он сел в машину, грустные мысли полностью выветрились из его головы. Он выехал на шумную улицу и стал думать о других, более важных проблемах. “